Франческа Хейг - Огненная проповедь
— А с Кипом? — Щеку опалило дыхание Зои.
Я посмотрела на Дудочника и покачала головой. Он не дрогнул.
— Вперед! — крикнул он Зои.
Я смежила веки, чувствуя, как тело колышется в такт движению скакуна, который нес меня через дважды разрушенный мир.
Глава 33
Я еще долго не могла говорить. Казалось, все слова остались там, на полу башни. Произошедшее связало мой язык. Даже когда Зои встряхнула меня, а Дудочник плеснул мне в лицо водой, я не смогла выдать ни звука.
Мы ехали три дня и три ночи, останавливаясь передохнуть на полчаса один или два раза в сутки. Лошади шли тяжело, постоянно спотыкаясь — вымотались. На их губах выступала пена подобная той, что всплывает в грязной воде.
На третий день пейзаж начал меняться. Я никогда не забредала так далеко на восток — мы все ближе подъезжали к мертвым землям. Земной покров словно содрали — не наблюдалось не только растительности, но даже почвы. Только каменистая пустошь, по которой грохотали копыта, изредка поскальзываясь, и сугробы серого пепла, гонимого бесконечным горячим суховеем. Бесцветный мир, наполненный лишь оттенками черного и серого. Только наша одежда и кожа выбивались яркими пятнами, однако пепельный ветер вскоре их заглушил.
Черная пыль забивалась в уголки глаз лошадей, окантовывала ноздри и губы. Источниками воды служили грязные неглубокие запруды, на поверхности которых плавал пепел. По краям этих луж таились участки редкой покрытой пеплом травы, такой скудной, что наши животные сдирали ее молниеносно, стоило лишь притормозить. Что касается еды, то Зои и Дудочник даже не заикались об охоте — ни птиц, ни животных тут не водилось.
Мы добрались до Черной реки как раз вовремя. Лошади спотыкались, мы сами едва держались от усталости. Спешиться я смогла только с помощью Зои и Дудочника. Река текла медленно, но ее мелкие воды меняли пейзаж долины: там и сям по берегу виднелись кустарники, участки травы и даже хилые деревца.
— Она вполне пригодна для питья, — заверил Дудочник, когда мы склонились над темной водой. — Просто закрой глаза и не смотри на пепел.
Но я находилась уже в том состоянии, когда могла пить что угодно. А через час Зои вернулась с охоты с костлявой ящерицей, и мы без колебаний таскали кусочки бледного мяса из костра, даже не дожидаясь прожарки.
Тем вечером, когда стемнело, ко мне вернулся дар речи. Сначала я запиналась, но затем слова полились сплошным потоком. Возможно, под воздействием еды и питья, а может, помог свет огня. Мне хотелось рассказать, что случилось, что Кип для меня сделал. Я также поведала о плане Зака свалить уничтожение машины на Кипа и сделать вид, будто я никогда не появлялась в башне.
— Именно поэтому нас не преследовали, по крайней мере, на первый взгляд, — сказала я. — Но вы увели двух лошадей, и даже если Заку и поверили поначалу, то теперь знают, что Кип совершил налет не один.
Зои покачала головой:
— Нет. Мы открыли конюшню и выпустили почти всех лошадей. Это наверняка задержало солдат после того, как их подняли по тревоге. Мы были уже за башнями, когда прибежали самые первые. Они нас не заметили.
— У них там наверняка больше половины лошадей разбежалось, поди разберись, скольких увели, — добавил Дудочник. — Если Зак будет твердо стоять на своем, крыть станет нечем.
— Денники охраняли?
Дудочник кивнул, не поднимая на меня глаз:
— Лишь двое часовых.
Его словно объяло облегчение, когда я не стала больше ничего спрашивать, но тут встряла Зои:
— Не беспокойся, мы не оставили ножей в телах. Ничего такого, что могло бы указать на нас.
Она уловила намек, когда Дудочник покачал головой.
— Культя Кипа, — произнес он. — Я не заметил ни одного шрама, словно их и не было. Даже вблизи? — Он до странного пристально вглядывался в огонь.
— Даже вблизи. — Я вспомнила, как целовала культю Кипа, текстуру кожи, контуры мышц и костей под своими губами. Если и был какой-то шрам, его хорошо скрыли, возможно, в подмышечной впадине. Пристальное, тщательное внимание, которое уделили ране, чтобы ее залечить без видимых последствий, резко контрастировало с жестокостью, с которой ампутировали руку и поместили Кипа в бак.
— Несомненно, еще какие-то технологии, которые тщательно скрываются. Кто знает, каких медицинских успехов они достигли, если уже могут держать живых людей в резервуарах. — Зои плюнула в костер, который ответил ей шипением. — Эти знания можно было бы применить для омег, больных или раненых, если бы альфы думали о благом деле.
Дудочник кивнул:
— Но как бы безукоризненно они ни зашили культю Кипа, Исповедница наверняка это чувствовала. Боль наверняка никуда не делась бы.
— Это ее не остановило, — сказала я. — Она была намного сильней и суровей, чем можно подумать. — Меня отвращало, что приходилось говорить о ней в прошедшем времени. Слово «была» уничтожало и Кипа. — На востоке есть конспиративные дома?
— Конспиративные дома? — горько рассмеялась Зои. — Там нет никаких домов — ни безопасных, ни каких-либо других. Эта долина — последний рубеж жизни перед мертвыми землями, Касс. Здесь нет ничего.
Меня это полностью устроило.
* * * * *
У Черной реки мы стояли примерно неделю. Травы хватало для прокорма лошадей, а Зои с Дудочником обеспечивали едой нас троих, хоть в основном сероватым маслянистым мясом ящериц.
Когда они не охотились, то строили планы. Прижимались друг к другу, сидя на берегу, и вели долгие подробные разговоры об Острове, о создании нового убежища, восстановлении Сопротивления. Рисовали в пыли карты, подсчитывали необходимое количество конспиративных домов, союзников, оружия, кораблей. А я оставалась за бортом. На меня навалилась тяжесть. Я стала такой же равнодушной и апатичной, как река, на которую смотрела целыми днями. Дудочник и Зои понимали, что не стоит меня дергать. Они выглядели единым целым, самодостаточным организмом. Глядя на них я лишний раз ощущала свое одиночество, даже ночами, когда мы трое спали, плотно прижавшись друг к другу, чтобы сохранить тепло.
Я рассказала им обо всем, что произошло, кроме того, что сообщила Исповедница о прошлом Кипа. Я едва могла постичь это умом, не говоря уж о том, чтобы произнести вслух. После его поступка в башне Зои и Дудочник перестали относиться к нему с пренебрежением. Я просто не могла передать слова Исповедницы, боясь снова услышать слова осуждения в его сторону.
Я уже потеряла Кипа в башне и не могла позволить откровениям Исповедницы отнять его повторно. Знание о его прошлом царапало как зазубренный риф, и я не могла им поделиться, только не сейчас. Так что я отринула слова Исповедницы, не допуская их даже до себя. Поэтому, пока Дудочник и Зои вели свои разговоры, я размышляла об Острове, о том, что там произошло. Вспоминала слова Алисы перед смертью — «возможно, даже плода воображения достаточно». Думала о двух кораблях, которые ушли на запад в океан в поисках Далекого края. Об обещании, данном Льюису — помочь тем, кто сейчас заключен в баки. О словах Зака в башне — «мне нужно кое-что закончить». Но главным образом о том, что сказал Кип, пока мы плыли в лодке — моя сила в моей слабости и в том, что я смотрю на мир по-другому, не противопоставляя альф и омег. Какую цену он заплатил за мои взгляды, и оправдается ли она когда-нибудь? Смогу ли я смотреть на мир теми же глазами после того, что сотворили Зак и Исповедница? Кип единственный начал понимать, что я чувствую к своему близнецу. Но его изломанный труп на полу башни все изменил.
