Артем Абрамов - Убей страх: Марафонец
Почему-то уверен был: на сей раз живы все. Коли Сущий позволил ему чудо спасения, то вряд ли Он посягнул на целостность этого чуда. Если уж чудо, так на все сто!.. Хотя… Чернову казалось, что он уже достаточно прилично понимает Сущего. Не Его цель, не Его дело, не Его идею, но — Его методы. Коварства и хитрости, очень часто — злой мальчишеской хитрости. Ему не занимать стать. Именно мальчишеской! Вождь краснокожих из рассказа О'Генри или из фильма Гайдая. Скорее из фильма. Так прямо и видится: конопатая хитрая рожица, рогатка в кулачке, сбитые коленки, непредсказуемая изобретательность… А итогом: ярмарочные радости Джексонвилля, смешные геометрические задачки ПВ четырёх Вефилей, весёлые смерчики, копающие канавки на улицах, полёты «во сне и наяву»… Ну кровь, конечно, ну смерть иной раз — кто это считает в Большой Игре?.. Так чего зря удивляться? Каков Сущий, таков и мир, им созданный. Вернее, миры…
Всякая высокая цель не исключает весёлого к ней отношения.
Зрячий всё ещё стоял рядом, странно смотрел на увлечённого работой Бегуна.
Сказал тоже странно:
— «И не будет покоя ему ни в этой жизни, ни в другой, ни во всех, какие даст ему Сущий от начала Света до прихода Тьмы»… — Помолчал, не ожидая ответа на явную цитату из какой-то Книги, добавил растерянно: — Ну, я тогда пошёл?..
— Привет, — бросил ему Чернов, не прерывая активные земляные работы, хотя и заложил в память услышанную цитатку. Или не цитатку, а собственное умозаключение Зрячего?.. — Даст Сущий, ещё увидимся…
И не смотрел, как уходил Зрячий — смиренный служитель местного культа Сущего, монах (или кто он там?) Дома Несущих Ношу. Единственный случай среди Зрячих, встреченных Черновым в Пути, когда суть вечной жизни… кого?.. ну, скажем, означенного фигуранта… подавлена сутью жизни смертной оного, и жёсткие догмы реального мира не позволяют ему взглянуть на обязанности Вечного так, как Вечному должно — легко и с добрым юмором. Вождь краснокожих прямо-таки обязан отметить, что товарищ не понимает правил Большой Игры, и сделать соответствующие оргвыводы.
Зрячий ушёл. Дождь моросил не переставая, и надежд на передышку не наблюдалось. Серый мокрый мир, не знающий солнца и чистого неба. Поистине нельзя назвать его жителей иначе, как Несущие Ношу. Ношу воды. Они дышат влагой, едят влажное, спят во влажном. Что хотел Сущий, придумывая такой мир?.. Риторический вопрос! Чернов уже утвердил, что, понимая и здраво оценивая (так он думал сам!) методику поступков Создателя Миров, он никогда — ни в Пути, ни в смертной передышке! — не узнает их причин. Он, повторимся, — функция, хотя всё более приобретающая знания и опыт. Но какая в том радость? Добежит, приведёт народ Гананский к месту жительства (опять временного?..) и — в Сокольники. И всё забыть! А когда-нибудь (в следующем воплощении) снова уйти в Путь, и вспоминать по крохам, и с нуля набираться знаний и опыта…
Белка в колесе… Но если колесо остановится, белка сдохнет: сердчишко её не выдержит покоя. Закон природы. Колесу — крутиться, белке — бежать.
Ну, вот и ещё одно определение Бегуна: белка. По-земному мыслишь, Чернов… И тут же поправил себя: а как ещё ему мыслить? Уйдя в Путь, он не потерял земной памяти, земных привычек, земных знаний, земной логики. Земное, временное остаётся с Вечным. Вечное, к сожалению, не дано сохранить земному. А значит, пора бежать. Жить в воде — этого Чернов воспринять не мог.
Он бросил лопату и поискал глазами Кармеля. Нашёл, махнул тому рукой: подойди, мол. Сказал:
— На всякий случай уведи людей по домам. Сегодня я совершил чудо, а про завтра ничего не знаю.
— Ты собрался бежать? — не скрывая радости, спросил Кармель.
Ему тоже не нравилась жизнь земноводных.
— Пора, — объяснил Чернов. — Вдруг да повезёт: попадём в хорошее сухое место.
— Или домой, — с робкой надеждой сказал Кармель.
— На это не стоит надеяться, — охолонил его Чернов.
Подозревал он, что Вождь краснокожих ещё не доиграл в игру под названием Путь, а Сущий ещё не всё позволил понять Бегуну. И если честно, то Чернов не хотел, чтобы Путь завершился. Он начал ловить, как ему представлялось, своеобразный кайф именно в постепенном, робком, тоже детском — шажок за шажком! — понимании устройства Большого Лабиринта Миров, который земные учёные наивно зовут Вселенной. Они, учёные, не умеют постигнуть нечеловеческую, бесконечную сложность её божественного устройства. Он же, человек, тем более — Вечный, имеет смешную возможность пусть не узнать точно, но предположить, что устроена она хоть и вправду сложно, но всё ж не без логики, понятной на первый взгляд. Или иначе, точнее: хотя бы на первый взгляд…
Осмотрел оставляемую на время и очень печальную на вид «картину быта народа Гананского на субботнике в плохую погоду», подтянул насквозь мокрые штаны и побежал прочь из города — на ту же расхлябанную грунтовку посреди хлябей земных и под небесными хлябями, на грунтовку, что привела его в настоящий Вефиль из сладкого мира головоломок. Ничуть не сомневался, что она не вернёт его обратно в сладкий мир с раздражающе ровным климатом, а перебросит в новый Сдвиг, в неизвестно какое ПВ, в неизвестно какое место с неизвестно какими Зрячими, пешими, конными… Да и Сущий с ними, с пешими и конными! Лишь бы там дождя не было.
Глава двадцать четвёртая
РЕКА
Возможно, это была Волга: очень широкая, полноводная, истинная красавица народная, если верить старой советской песне. Но возможно, и Днепр. Или если пересечь границы бывшего Союза, то легко вспомнить иные великие и полноводные. Но узнать-то реку можно не по воде, а по тому, что на берегах выросло, построено или обжито. Вот тут-то и выходила промашка. Ничего не видел Чернов на берегах могучей реки — ни гор, ни растений, ни жилья, ни людей, ни животных: всё скрыл туман.
Он стоял на пологом берегу и еле различал в туманной сизой дымке противоположный берег, который — как всё же различалось — был тоже плоским. Только это и различалось, а что там, на берегу, повторим, — один Сущий и знает. А берег, на коем пребывал только-только выпавший из Сдвига Бегун, виден был ему получше, хотя туман имел место и здесь — тёплый, приятно влажный, словно обволакивающий, пахнущий почему-то корицей и уж совсем непонятно как плывущий над землёй. Как будто Чернов смотрел сквозь иллюминатор самолёта, а за прозрачным стеклом плыли облака. Туманные. Они ведь тоже движутся иллюзорно медленно, хотя самолёт летит жутко реактивно.
Так вот, берег был более-менее виден, а на берегу этом ничего не наблюдалось. В пределах, в которые пускал туман, вестимо. Вообще ничего не наблюдалось: ровное пространство, покрытое, впрочем, травкой зелёненькой, словно вышеописанная река протекала прямо по кромке футбольного поля с добротным газоном.
