Валентин Маслюков - Клад
Между тем волшебничек окинул смущенного донельзя рыбака беглым, но цепким взглядом.
– Иголка есть? – неожиданно спросил он.
Золотинка ощупала подкладку воротника:
– Есть.
– Я обернусь пуговкой, той самой, что так недостает уважаемому Поплеве, – он живо и с напором ткнул Поплеве в живот, где лохматилось на месте потерянной в море пуговицы какое-то охвостье. – Слушай сюда, братец! – Волшебничек привстал на цыпочки и потянулся к Поплеве, которому пришлось, в конце концов, присесть, чтобы подставить собеседнику ухо. Мишенька зашептал, оглядываясь на скромно отступившую Золотинку. – И все! – закончил он, повысив голос.
Потом он коснулся пальцем одной из уцелевших пуговиц – сверкнул Асакон и Мишенька исчез, разом разрешив все свои трудности с едой и питьем. На ковер мягко упали круглая роговая пуговица и маленький, до смешного крошечный Асакон.
Изрядно смущенные свалившейся на них ответственностью, Поплева и Золотинка стояли истуканами. Но что же им оставалось делать? Поздно было раздумывать.
– А он пояс забыл, – заметила Золотинка. В очаге змеился среди пепла брошенный в спешке шнур, которым волшебничек подпоясывался, если не использовал его в качестве шеста, кочерги, лестницы и еще черт знает чего! Там, в небытии, куда Мишенька бежал от голода, жажды и страха, лестницы, как видно, не требовались.
Но пора была действовать! Золотинка схватилась за иголку, чтобы пришить на место драгоценную пуговицу. Поплева пристроил крошечный Асакон у себя во рту, в расщелине между зубов. А бесхозный пояс затолкали поглубже в золу.
Только напрасно они торопились, время словно забыло об узниках. Время было занято, чем угодно, оно пробавлялось пустяками. Поигрывало ветром в дымоходе, дурными голосами кричало на темных улицах затаившегося к ночи города, время смилостивилось к часовому, томившемуся перед входом в особняк – часового сменил товарищ, но к Поплеве и Золотинке время не снисходило. Несколько раз успели они перепрятать Асакон, пока не вернули его снова в гнилой зуб, но и эти ухищрения не были засчитаны в пользу узников – время застыло в томительной неопределенности.
Прошли почти сутки, когда маявшееся бездельем время приняло облик человека с серебряной пуговицей на макушке и кривым мечом за спиной. Человек велел узникам убираться. Сверх того, он не поленился самолично вывести их на улицу, чтобы с отеческим прямодушием пожелать им на прощание «проваливать к чертовой матери и больше никогда – послушайте моего совета! – никогда, я говорю, не попадаться мне на глаза!» Что свидетельствовало о неожиданно широком, не казенном взгляде на вещи безымянного служителя закона, к которому Поплева и Золотинка так и не успели в пору суматошного знакомства присмотреться.
* * *Тучку они нашли в порту возле лодки, измученного и одичалого. А также избитого, озябшего, оголодавшего и ограбленного. Свою часть происшествия Поплева с Золотинкой поведали ему уже в море, удалившись от берегов. Здесь, на просторе, они снова с еще большей страстью расцеловались все трое.
Между тем Поплева с Золотинкой – они-то ведь ничего не знали! – получили возможность уяснить себе подробности общественного переворота, который привел к возвышению законников и окончательно погубил курников. С удивлением – оно могло бы быть больше, если бы в это самое время гнилой зуб Поплевы не исцелял всемогущий Асакон! – они услышали, что власть великой государыни Милицы свергнута. Перемены в стране разительные. Возвращен из небытия живой, хотя и повредившийся в уме Юлий. Он вторично объявлен наследником и – что нужно отметить особо – соправителем. Курники лишились покровительства при дворе и сразу же обнаружили всю меру собственного ничтожества: рассеялись, не оказав никакой помощи епископу Куру Тутману, которого торжествующие горожане проволокли по улицам и бросили за Первой падью на свалку. Прибывший из столицы нарочный отряд стражи во главе с господином Ананьей довершил разгром, курницкие владетели бежали в свои поместья. Народ, насколько Тучка успел в этом разобраться, с одобрением отзывался о властной руке нового правителя государства Рукосила, получившего в эти дни чин боярина и должность конюшего, что окончательно ставило его над всеми недоброжелателями. По харчевням и кабакам припоминали давно уж скончавшуюся в монастыре великую княгиню Яну и убедительно рассуждали на тот предмет, что было бы справедливо и своевременно возвратить Яну ко двору теперь, когда жестокая соперница княгини посрамлена и правда восторжествовала. По всей стране начались беспощадные преследования волшебников. Толковали о сотнях, если не тысячах Милицыных лазутчиков, по-прежнему рассеянных по городам. Одним из таких лазутчиков и был как раз Миха Лунь. Чернокнижников предполагалось хватать и вешать. Чем и занимались нарочно отряженные для того люди.
– На самом деле, вывернулись мы чудом, что сами под горячую руку не попали – вот что. Вот как еще могли-то нас подгрести в общую кучу, – заключил рассказ Тучка. – На первых порах-то после переворота, сказывают, искали нас всюду, а теперь что – врезали для острастки по загривку, – Тучка осторожно ощупал соответствующее место и поморщился. – Ладно! Было бы за что, врезали бы еще и не так.
– Да, было бы за что, – сказал Поплева, ковыряясь в зубах. – Вот тебе, Тучка, Асакон.
Между сомкнутыми пальцами Поплевы сверкнуло крошечное колечко. Тучка лишь слабый стон издал, когда чудесная штучка послушно увеличилась в размерах и проделась, как влитая, на безымянный палец, обручив Поплеву с сокровенными тайнами ведовства.
– Это ненадолго, – сказала Золотинка, чувствуя, что Тучка нуждается в снисхождении. – Пока владелец не объявится.
– А если не объявится? – прошептал Тучка. И не нужно было напрягать голос, чтобы услышали, хотя шумливый рокот поседелого моря заглушил слово, оставив от него голый, обнаженный смысл.
– Тогда, – пожал плечами Поплева, – я стану преступником по всем законам государственным и человеческим.
– Да что вы, в самом деле? – зябко сказал Тучка. – Где владелец? Что вы путаете?
Поплева безмолвно показал пуговицу. Ту самую четырнадцатую пуговицу, о безнадежной пропаже которой они сокрушались в море.
Некоторое время все молчали. Жестоко хлюпала о борт, срываясь с гребня пенистая волна, вздымала секущие брызги, да беспрестанно вскрикивали чайки – резко бросались под ветер и снова взмывали вверх трудными взмахами крыльев.
– Но нужно попробовать, – тихо сказал Тучка. – Раз уж Асакон у нас в руках.
