Ольга Кай - Городская Ромашка
- Вы ведь еще не весь город обыскали?
- Не весь, - ответил Сивер, уже зная наперед, какие последуют вопросы дальше. Ведь спрашивали все одно и то же: а там-то смотрели, а такого-то и такого-то не видели? Разве что менялись названия районов, улиц, имена.
- Здание психиатрической больницы… оно почти в самом центре…
- Оно разрушено, - коротко ответил Сивер. Неприятно было убивать теплившуюся в глубине окруженных мелкими морщинками глаз надежду, но и врать он не собирался.
- А там кого-нибудь нашли?
Сивер едва сдержал тяжелый вздох. Он знал, знал благодаря Мирославу, что такое психиатрическая больница и каково приходится тамошним пациентам. "Муж? Или сын? Наверное, силой держали там, как и Ромашку…"
- Живых не нашли.
У женщины вырвался стон, и она закрыла лицо руками.
- Сынок! Сынок мой! - женщина заплакала. Видно до последнего ждала, что чужак, вытащивший ее с дочкой, скажет ей что-то обнадеживающее. Потом снова подняла глаза и сквозь слезы произнесла.
- Он такой высокий, волосы темные, глаза карие. Работал медбратом, наверняка в халате был - как раз его смена…
- Нет, не видел я твоего сына, - сказал Сивер, чувствуя облегчение от того, что не пришлось ему сообщать о смерти молодого медбрата.
Женщина робко улыбнулась:
- Не видел, да?
И что-то пробормотала тихо - Сивер не расслышал, - потом отвернулась и пошла назад. Наверное, не стоило позволять этой женщине зря надеяться на возвращение сына, да только Сивер промолчал. Неторопливым, уверенным шагом двигаясь дальше, туда, где за стеклянными дверями зала ожидания лежали на мягких диванах раненые, он думал о том, что бы он сделал, если бы вдруг нашел того самого медбрата… Спас бы? Хотя Сивер обычно не склонен был к подобным размышлениям, горе потерявшей сына матери заставило его задуматься, а перед мысленным взором почему-то появлялось фигура молодого парня в медицинском халате, пришедшего делать укол привязанной к кровати Ромашке - это снова заявляли о себе воспоминания Мирослава.
Раненые принимали его помощь не ропща, что их лечит чужак - лишь бы вылечил, и Сивер, не будучи сам опытным целителем, помогал лишь тем, что подпитывал самых слабых жизненной энергией своего организма. Людей надо было поскорее вылечить и отправить в приморье, а потому сегодня он, Сивер, а завтра кто-нибудь еще придет сюда, на вокзал, и будет стараться не обращать внимания на ненависть и злобу, на сердитые взгляды, отгонять прочь сомнения и угрызения совести, каждый раз напоминая себе: "Так было нужно".
- На, держи, - парень с добродушным лицом сунул Сиверу горбушку хлеба. Парня этого звали Алеком, и Сивер знал его достаточно неплохо, опять же, благодаря Мирославу. Сивер поблагодарил за еду и даже съел все, что ему принесли - после того, как отдаешь свои силы другому, подкрепиться никогда не помешает. И хотя хлеб был совершенно безвкусный и приготовленный явно не из живого теста, Сивер все-таки год питался в городе чем-то очень похожим, и это еще в лучшем случае. Чаще им давали безвкусную серую массу и набор таблеток, которые Сивер всегда тайком выкидывал.
На обратном пути Сивер вновь шел через холл и перрон. Внимание его привлек какой-то парень, сидевший со своими приятелями на лавке спиной к Сиверу. "Словно бы видел его где-то" - подумал Сивер, и тут же поправил себя, что, скорее всего не он видел, а Мирослав. За эти дни в городе Сивер уже не раз ловил себя на мысли, что Мирослав из Вестового слишком много смотрел по сторонам, потому что даже среди развалин вдруг посещало Сивера неприятное чувство, будто видит он что-то очень знакомое, а вспомнить при каких обстоятельствах видел это раньше - не может. Это ощущение очень раздражало.
Парень вдруг повернулся, и Сивер даже замедлил шаг. Парень был никто иной как Рысь, бывший Ромашкин одноклассник, однажды попытавшийся ее убить. "А глаза и впрямь нехорошие" - отметил про себя Сивер, мысленно соглашаясь с Мирославом. Вгляделся попристальнее в лицо Рыся, тут же испуганно втянувшего голову в плечи, и пошел дальше, недоумевая, почему это Мирослав оставил убийце, пусть и несостоявшемуся, жизнь: "Зря он это сделал. Был бы человек еще какой, а то ведь трус, подлец - и зачем такому жить на свете?"
До самого вечера Ромашка послушно не выходила из лагеря, хотя ее постоянно тянуло забраться наверх, на стену ближайшего разрушенного дома. В проемах окон второго и третьего этажей просвечивало небо, а сами окна казались плодом фантазии сумасшедшего архитектора, для чего-то прорубившего прямоугольники в огрызках стен. Ромашка частенько поглядывала на этот дом, но помнила, что уже раз ослушалась Мирослава, и, хотя не жалела об этом, не хотела, чтобы его и Тура снова отчитывал воевода. К тому же отношения Вояра с сыном и без того оставались натянутыми, а становиться причиной новых конфликтов Ромашка не желала.
В сумерках люди потихоньку начали возвращаться. Ромашка долго выглядывала, пока не увидела, наконец, Тура и Мирослава - оба пыльные, усталые. Она сама принесла им наполненные миски и села рядом. Вечером было прохладно, но Ромашка, уже на собственной шкуре узнавшая, что такое настоящий холод, тулупчик так и не застегивала. Мужчины же в основном лишь одевали поверх рубах теплые свиты, да и то не все - работа была тяжелой, жаркой - не замерзнешь.
- Как ты тут, Ромашка, что делала? - спросил девушку названный брат.
Вместо ответа она неопределенно повела плечами, и Тур обратил на Мирослава несчастный и растерянный взгляд голубых глаз. То, что девушка по-прежнему не разговаривала, его серьезно беспокоило и даже пугало. А Ромашка, сообразив, что рассказывать ей ничего не станут, отвернулась и смотрела наверх, все на тот же разрушенный дом. Проследив за ее взглядом, Мирослав нахмурился. Когда все поели и одни пошли спать, другие остались пока сидеть у костров, Мирослав поднялся и тронул Ромашку за плечо:
- Пойдем.
Девушка пошла за ним, ни о чем не спрашивая, Тур же остался у костра.
Мирослав повел ее в сторону от шатров, и вскоре девушка поняла, что движутся они как раз к тому самому дому на окраине парка, к которому она целый день приглядывалась. Мирослав правильно рассудил, что рано или поздно девушка не усидит на месте и захочет посмотреть на свой родной город, вернее на то, что когда-то было ее городом. Он и сам уже несколько раз поднимался на уцелевший этаж этого здания, иначе ни за что бы Ромашку туда не повел. Не выпуская руки девушки, Мирослав осторожно вывел ее по темной лестнице наверх, туда, где не было крыши, а из всех стен осталась лишь одна - обращенная к парку. Там, где когда-то находились жилые комнаты, теперь лежала подмявшая под себя слабые перекрытия гладкая бетонная плита. На нее-то Ромашка и вскарабкалась с помощью Мирослава.
