Карина Демина - Хельмова дюжина красавиц (СИ)
Ничем.
Разве что папочка оплошал, на титула не выслужился. А мог бы… послушал бы маменьку, написал бы челобитную… или услугу оказал нужному человеку. Ведь обращались же и не раз, просили, не сказать, чтобы о многом, но… так нет ведь, папенька принципиальный. Папенька закон и сам не нарушит, и иным не позволит… а Лизаньке теперь сиди тут, как дура, без титула.
И без денег.
Ковыряй паровой шпинат… гадость неимоверная. Но попробуй-ка не съешь, небось, Клементина следит, примечает… и надобно с нею дружить.
Вот и давится Лизанька шпинатом. И улыбкою тоже давится, но старается изо всех сил дружелюбною если не быть, то хотя бы казаться…
— А вот у нас в городе…
…от этих слов у Лизаньки зубы свело.
— Вам плохо, дорогая? — Тиана тотчас прервалась, не рассказав, чего же еще чудесного есть в ее родном Подкозельске.
— Мне хорошо, — Лизанька вымученно улыбнулась.
И где только папенька этакую дуру нашел?
…где-где, в Подкозельске… небось, у них в городе каждая вторая… одаренная.
…или не дура, как говорят, а прикидывается?
— Погода меняется, — заметила Ядзита.
…вечно с корзинкой для рукоделия ходит, шьет-вышивает, нитки ворошит, и все-то темные, будто грязные, а канва вовсе черная. Кто вышивает по черной-то канве?
…и говорят, будто бы она троих женихов схоронила, а выглядит мирной… почему папенька не арестует ее? Отравительница…
…сердце екнула, а вдруг да и Лизаньке подсыплют отравы?
Всякое случится можно.
…керамзийка вон вчера слегла с желудочным расстройством. Сама ли? Медикусы вон, которые Клементиною допущены были к больной, все как один на южную лихоманку пеняют, сугубо керазмийскую пакость, при которой не токмо животом человек мается, но и сыпью.
На сыпь Лизанька, как и прочие, глазела издали, прижимая к носу платочек… и известию, что керазмийка из конкурса выбыла, обрадовалась. Не то, чтобы чуяла в ней соперницу, но вот…
…а все-таки, если не лихоманка?
Если отравили?
От пятерых уже избавились, а там и до Лизанькин черед… нет, папенька этакого произволу не допустит… Лизанька ему писала.
И маменьке тоже. Для надежности.
— Вот у меня на погоду мигрени случаются часто, — заметила Габрисия.
Эта заговаривала редко, словно слова берегла. И сейчас, проронив фразу, замолчала, уставилась на собственные руки, и надо сказать, что хорошие, с узкими ладонями, с тонкими пальчиками, аккурат такие, какие должны быть у шляхетной панночки древнего рода.
Вот своих рук Лизанька стеснялась.
Толстоваты были запястья, и еще косточки торчали, не изящно, а этак, выпукло, некрасиво, будто бы намекая, что в шляхетные панночки Лизанька при всем своем желании не попадет. Больно ей хотелось… она вообще здесь по собственной надобности…
…правда надобность оная появлялась не так уж часто, и все больше крутилась вокруг девицы с косой. Девицу звали Евдокией и была она дочерью купчихи-миллионщицы…
…везет некоторым.
А папенька-то с его урожденной скромностью и окороков, которыми купцы к зимнему празднику привычно кланяются, стеснялся, отсылал бы, когда б не маменька… дескать, негоже воеводе самому взятки брать, ежели оный воевода со взяточничеством в рядах познаньской полиции борьбу ведет.
Толку с той борьбы… права маменька, говорившая, что как брали, так и будут брать, и папеньке бы не воевать с ветром, а иметь свой малый процент…
…в общем-то, глядишь, и не увивался бы старший актор за Евдокией Ясноокой, в которой ничего-то помимо маменькиных миллионов не было… истинно говорят, что девицу красит приданое. А что за Лизанькою папенька даст? Несчастные десять тысяч? Поместье, пожалованное генерал-губернатором за верную службу? Так то поместье на самой, почитай, границе… толку-то с него…
Обидно.
И обида заставила Лизаньку прикусить губу.
— Я пойду прогуляюсь, — сказала она громко, и Клементина, следившая за красавицами, нахмурилась, но запрещать не стала, предупредила лишь:
— Панночка Елизавета, будьте так любезны вернуться к ужину.
Вернется.
К ужину, к треклятому шпинату и вареной капусте, к паровым безвкусным котлеткам, травяному чаю и пустой болтовне…
Из Цветочного павильона Лизанька выпорхнула.
Ах, до чего душно, тяжко на сердце! И душу терзает неясная тревога…
— Панночка Лизавета! — окликнули ее, и голос этот тихий, бесцветный заставил Лизаньку подскочить. — Панночка Лизавета, я…
…крысятник появился будто бы из ниоткуда. Неопрятный. Еще более жалкий, чем Лизаньке запомнилось, пусть бы и вырядился он ныне в темную куртку с эмблемою, какие носили местные сторожа.
Куртка была ему велика, карманы ее топорщились, а на шее крысятника ярмом висела древняя камера.
— Панночка Лизавета, — сказал он, норовя заглянуть в глаза. — Я вас ждал.
— Зачем?
Лизанька подобрала юбки.
Отчего-то мысль, что этот ничтожный человечишка к ним прикоснется, пусть бы и ненароком, была Лизаньке неприятна. И глядя на крысятника, который застыл, не смея сдвинуться с места, она думала, что зазря с ним связалась.
Заплатила еще…
И чего, справшивается, ради?
Она ведь и сама-то великолепнейшим образом справилась. Да и было чего справляться… все ж очевидно… и этот, еще недавно казавшийся весьма полезным, человек ныне превратился в человека бесполезного, а то и вовсе опасного.
Приехал.
Ошивается. Вынюхивает тут… а если вынюхает чего, что не положено? И в газетенке своей мерзкой напишет? Себастьяну от него один вред, а о Себастьяновых интересах Лизанька должна позаботиться.
— Поговорить хотел, — сказал крысятник, почесывая щеку.
В пятнах каких-то… и глаз дергается… и как его только в сторожа приняли?
— Не о чем нам с вами разговаривать, — решительно заявила Лизанька.
Ждала, что станет возражать, допытываться, с чего вдруг этакая перемена, но крысятник лишь плечами пожал и поинтересовался:
— Вы уверены?
Конечно, она уверена.
И более того, имейся способ спровадить его так, чтобы безвозвратно, Лизанька непременно бы им воспользовалась… может, жалобу написать?
Или сказать, что он Лизаньку снасильничать хотел? Тогда-то его точно посадят… но слухи поползут, а Лизаньке слухи не нужны… и опять же, ему тоже есть чего рассказать… поверить, может, и не поверят, но сомнения… и снова слухи…
…ах, до чего неудобен стал ныне тот давешний разговор, который по-всякому истолковать можно. Ничего, будет Лизаньке наука наперед. И она, гордо вздернув подбородок, ответила:
