Джон Норман - Странники Гора
Я, смеясь, встал на ноги и поднял Элизабет. Она плотнее прижалась ко мне; глаза её сияли. Я ощутил её дыхание у себя на щеке.
– Я думаю, теперь я что-нибудь с тобой сделаю, – поведал я.
На её лице отразилось выражение смиренной покорности.
– И что же ожидает твою красивую образованную рабыню? – полюбопытствовала она.
– Мешок для навоза, – сообщил я.
– Нет! – Она казалась действительно испуганной. – Нет!
Я рассмеялся.
– Лучше я сделаю для тебя что-нибудь другое! – поспешно произнесла она.
– Что-нибудь? – поинтересовался я.
Она взглянула на меня и рассмеялась.
– Да, – тряхнула она головой. – Что-нибудь!
– Ну что ж, Велла, – поразмыслив, решил я,пожалуй, я дам тебе шанс, но один-единственный: если тебе удастся доставить мне удовольствие, незавидная участь пребывания в мешке для навоза тебя минует, по крайней мере на сегодняшний день.
– Велла очень постарается доставить тебе удовольствие, – пообещала она.
– Ладно, – согласился я. – Попытайся.
Мне вспомнилось, как она только что заигрывала со мной, и я решил, что, пожалуй, стоит дать этой молодой американке возможность ощутить собственную силу.
В глазах девушки мелькнуло легкое удивление, быстро сменившееся веселыми искорками.
– Хорошо, хозяин. Я покажу тебе, что поняла значение надетого на меня ошейника, – пообещала она и внезапно подарила мне глубокий, сочный поцелуй, который, к сожалению, весьма скоро закончился.
– Вот! – воскликнула она. – Это поцелуй тачакской невольницы! – Она, рассмеявшись, отвернулась и бросила на меня взгляд через плечо. – Теперь ты видишь: я могу делать это достаточно хорошо.
Повода для возражения у меня не нашлось.
Выражение её лица изменилось.
– Но мне кажется, – игриво заметила она, – что одного поцелуя для хозяина вполне достаточно.
Это меня несколько раздосадовало, но ещё больше раззадорило.
– Ничего, – сообщил я, – девушки в фургоне публичных рабынь тоже знают, как поцеловать мужчину.
– Ах вот как! – воскликнула она.
– Да, они ведь не какие-нибудь секретарши, только притворяющиеся рабынями для наслаждений.
Глаза Элизабет метнули молнии.
– А ну, попробуй-ка вот этот поцелуй! – решительно направилась она ко мне, обняла мою голову ладонями и прижалась к моим губам своим влажным, горячим, ласковым ртом, ждущим и зовущим.
Языки наши коснулись друг друга.
Я обнял её за талию.
Когда она оторвалась от меня, я с трудом перевел дыхание и снисходительно заметил:
– Ну что ж, неплохо.
– Неплохо! – воскликнула она и набросилась на меня с новым рвением, впившись в мои губы длинным страстным поцелуем. Оторвавшись от моих губ, она в изнеможении уронила голову мне на плечо.
Я ладонью приподнял ей подбородок.
Глаза её пылали от страсти.
– Я, наверное, уже говорил тебе, – напомнил я,что по-настоящему женщина целует, только когда возбуждена до предела, только почувствовав себя беспомощной и жаждущей внимания.
Она зло посмотрела на меня и отвернулась, но через мгновение я уже расслышал её мелодичный смех.
– Ну ты и животное, Тэрл Кэбот! – воскликнула она.
– А ты? – рассмеялся я. – Разве ты не животное?
Маленькое, красивое животное в ошейнике!
– Я люблю тебя, Тэрл Кэбот.
– Набрось на себя шелка наслаждений, – сказал я, – и иди скорее ко мне.
Она, очевидно, решила принять брошенный ею вызов; испытываемое волнение совершенно её преобразило.
– Хотя я и женщина с Земли, – заметила она, – попробуй взять меня как рабыню.
– Если ты этого хочешь, – рассмеялся я.
– Просто я хочу тебе доказать, что все ваши теории глупы, – сказала она.
– Ты вводишь меня в искушение, – признался я.
– Я люблю тебя, Тэрл Кэбот, но даже несмотря на это, тебе не удастся меня подчинить и завоевать, потому что я не позволю себе быть кем-то завоеванной даже человеком, которого я люблю!
– Если ты меня любишь, я, возможно, и не захочу подчинять тебя.
– Но ведь Камчак, этот гениальный, прозорливый тачак, отдал меня тебе именно для того, чтобы ты через рабство и подчинение научил меня быть женственной. Разве не так?
– Думаю, так.
– По его мнению, – и возможно, ты тоже так считаешь, – все это делается в моих собственных интересах.
– Возможно. На самом деле, я боюсь это утверждать. Все это слишком сложные вещи.
– Ну, так я докажу, что вы оба не правы!
– Давай посмотрим.
– Но ты должен пообещать, что постараешься сделать из меня настоящую рабыню – хотя бы лишь на это время.
– Хорошо.
– Ставкой будет моя свобода против…
– Против чего?
– Против твоей!
– Как ты себе это представляешь?
– В течение одной недели здесь, в фургоне, когда никто не будет видеть, ты будешь моим рабом: будешь носить ошейник и делать все, что я пожелаю.
– Признаться, эти условия мне не совсем подходят.
– Ты, кажется, не находишь ничего противоестественного в обладании мужчины женщиной-рабыней. Почему же ты возражаешь против обладания женщины мужчиной-рабом?
– Пожалуй, ты права.
По её лицу пробежала легкая улыбка.
– Наверное, это приятно – иметь своего собственного раба-мужчину. – Она рассмеялась. – Я покажу тебе, что значит рабский ошейник!
– Не торопись считать своих рабов, пока ты их ещё не завоевала, – охладил я её пьы.
– Итак, пари принято? – подвела она итог.
Я с изумлением смотрел на нее. Брошенный ей вызов, казалось, преобразил, оживил каждую частичку тела и души этой женщины, – наполнил огнем её взгляд, голос, саму манеру держаться. И это золотое тачакское колечко в носу придавало ей ещё большее очарование, а обнимавшая её шею узкая металлическая полоса ошейника сейчас ещё больше подчеркивала нежность и грациозное изящество изгибов её тела. Этот ошейник с выгравированным на нем моим именем давал мне все права на носящую его женщину, делал её моей бесправной рабыней, и несмотря на это, стоящая передо мной женщина, прошедшая клеймение и процедуру обращения в рабство, познавшая унижение и плеть рабовладельца, бросала мне вызов – извечный вызов непокоренной женщины осмелившемуся прикоснуться к ней мужчине, женщины, противящейся подсознательному, заложенному в ней самой природой стремлению раствориться в его объятиях, потерять индивидуальность в слиянии с ним, подарить себя ему, отозваться на его призыв, подчинить себя этому призыву, этому голосу её крови, осознать себя пленницей этого естественного порыва и, значит, пленницей обладающего ею мужчины.
Как говорят горианцы, в этой войне полов женщина уважает лишь того мужчину, который сумел до основания разрушить её бастионы.
Однако в глазах Элизабет Кардуэл я сейчас не замечал подтверждения горианской точки зрения на взаимоотношения полов. Она, казалось, уже жила ощущением своей – пусть ещё неодержанной – победы и, очевидно, предвкушением того, чем сможет отомстить мне, представителю мужской части населения этого мира, за те бесконечные поражения, которые ей пришлось пережить. Я подумал о её обещании показать мне, что значит рабский ошейник. Если она выиграет, у меня было мало сомнений в том, что она не выполнит свою угрозу.
