Марина Дяченко - Ведьмин век
Она сидела на полу, втиснутая в тяжелые доски с отверстиями; созерцание колодок не понравилось ей, и потому после некоторого усилия она перестала их видеть. Она вглядывалась в себя – так внимательно и пристально, как никогда до сих пор. Она себя видела.
Это я. Это по-прежнему я, я, я…
Потом она поняла, что смотрит чужими глазами. Равнодушными. Подозрительными. Сочувствующими. Глазами полицейского на вокзале, глазами чугайстра Прова, глазами одноклассников, глазами брата, и хозяйки антикварного магазина, и еще чьими-то, жаждущими раздеть, и еще какими-то, совершенно безразличными…
Она сама себе напоминала девочку-подростка, впервые вставшую перед зеркалом без одежды и удивленно изучающую наметившиеся изменения. Картинки были поучительными, порой жестокими – но во всех глазах она узнавала себя. Может быть, не сразу – но узнавала.
Она долго и печально разглядывала свое лицо глазами Назара. Глянула глазами матери, но сразу же потупилась и слизнула со щеки слезу. Чтобы отвлечься, посмотрела глазами маленькой собачки с площади Победного Штурма…
И только глазами Клавдия она так и не решилась на себя взглянуть.
Зеркала замутились; Ивга сидела, положив подбородок на гладкое дерево колодки, и ни о чем не думала. Просто существовала – стараясь при это не задремать, потому что в дреме обязательно явится полосатая змеиная спина. А Ивге не хотелось встречаться сейчас со змеей.
Ей хотелось видеть Клавдия. Она знала, что он обязательно явится снова, и потому покорно и терпеливо ждала. Он давно должен был прийти, он придет, хотя бы по долгу службы…
Эта мысль неожиданно ужаснула ее. Он придет по долгу службы и в сопровождении палача; если раньше Ивга была для него случайной девочкой-подкидышем, то теперь она попросту враг, и притом запятнанный предательством, с чего она взяла, что он испытывает к ней не предусмотренные протоколом чувства?..
Мысль оказалась страшнее и колодок, и давящего пресса. Ивга не боялась палача – зато ее страх перед Клавдием ожил с такой силой, что ей ясно припомнилась их первая встреча, тошнота, подступающая к горлу, и визитная карточка, оставляющая на ладони красный след ожога…
Его душа – пустой замок, полный чудовищ. И где-то там бродит призрак его единственной женщины, ревностный, не терпящий соперничества. Ивга – властительница большого и странного мира, но над Клавдием Старжем ее власти нет и не будет, и не только потому, что он Великий Инквизитор…
Перед глазами ее мелькнула полосатая змеиная спина. Нет, сказала она себе, только не сейчас; всякий раз после этого мир меняется снова, и кажется, будто инициация продолжается и длится путь по спине желтой змеи. Не сейчас, сказала она испуганно, я не хочу, чтобы Клавдий видел меня такой…
В этот же момент в тюремном блоке случилось некое движение.
Дежуривший на входе инквизитор заволновался. Получил приказ, смирился, двинулся по лестнице вниз – Ивга понимала, что дежурный не один, но его спутник все еще оставался невидимым для ее чутья. Как и в прошлый раз…
Теперь двое подошли так близко, что она могла слышать голоса.
– Будьте добры, откройте.
Ивга почувствовала, как подступает к горлу горячий ком.
Дежурный колебался. Ох, как он колебался, он просто вибрировал, он даже осмелился произнести вслух:
– Патрон, техника безопасности…
– Это приказ.
Дежурному было страшно.
Скрежетнул сейфовый замок. И еще один; двери камер не скрипели, здесь ничего не было рассчитано на эффект, здесь все было подчинено одной только надежности, Ивга знала, что даже и сейчас ей было бы мучительно трудно открыть эту дверь изнутри…
В приоткрытый проем просунулся факел; Ивга прищурилась, только теперь с удивлением осознав, что сидела до того в кромешной тьме.
– Патрон, не переступайте порога… Действие знаков… а-а-а!..
Долгая пауза; близоруко хлопая ресницами, Ивга тем не менее знала, куда смотрит Клавдий. Вслед за трясущимся пальцем дежурного, вверх, на обезображенный пресс-знак.
Испугается?
Молчание.
– Ступайте.
Дежурный повиновался неожиданно покорно. Он, вероятно, был уже сломлен. Он тридцать лет служил в тюремном блоке. Он привык думать, что знает о ведьмах все.
Факел горел спокойно и ровно. Здесь не было сквозняков, здесь вообще не двигался воздух. В приоткрытой двери неподвижно стоял человек; Ивга поняла, почему она вот уже дважды не смогла почуять Клавдия на расстоянии. Он был будто в броне. Ходячая крепость; неудивительно, что в его присутствии большинство ведьм были близки к обмороку. А удивительно, что Ивга столь быстро приспособилась, научилась быть так близко…
Близко. На краю; теперь она впервые осознала его инквизиторскую мощь. Он был не похож на прочих, он был – пропасть, черная яма, и даже теперь, исполненная своим большим миром, она не могла разглядеть у этой пропасти дно.
И у нее вырвалось совершенно против ее воли:
– Какой вы… страшный, Клавдий.
Он усмехнулся, и явно через силу:
– А ты бы видела себя.
Она опустила ресницы.
Совершенное неправдоподобие этого разговора. Ровный огонь факела, неподвижный человек в дверях.
Возможно, с некоторым усилием она сумела бы, хоть поверхностно, понять его побуждения. Она уже потянулась к нему, к его броне – но сразу же отказалась от своей затеи и опустила невидимые бесплотные руки. Он заметил ее попытку – но ничем этого не выказал. По-прежнему молчал, сжимая факел.
– Клавдий… Я так боялась, что вы не придете.
– Но знала ведь, что приду?..
– Клавдий… Не верьте, что в души… ведьм при инициации вселяется другое существо. Что они меняются… перестают быть собой… это неправда.
Факел в его руке качнулся:
– Ивга…
– Да…
– Ты знаешь… Кто ты?
– Не может быть, – сказала она быстро. – Нет, это было бы слишком. Так не бывает.
Он поднял глаза, и она вслед за ним; пресс-знак почти полностью скрывался в узоре трещин.
– Он мешал мне, – сказала она виновато. – Но… это ведь ни о чем не говорит, он мешал мне и я его сломала, мало ли что, новоинициированные ведьмы сильны, я просто ведьма, я обыкновенная ведьма, я…
По ходу тирады она постепенно теряла веру в собственные слова, а потому голос ее становился все тише, пока, наконец, не замолк.
Клавдий молчал.
– Клав… – сказала Ивга почти беззвучно. – Мне очень многое нужно сказать.
– Говори.
– Мир… ну, он не такой, каким вы его видите. Каким мы его… с вами… видели… Он другой. Я не могу объяснить.
Человек в дверях еле заметно вздохнул:
– А не можешь – зачем и пытаться?
– Но вы же хотели?
