Макс Фрай - Энциклопедия мифов. Подлинная история Макса Фрая, автора и персонажа. Том 1. А-К
По большому счету, я исчезла задолго до того вечера, когда ты увидел меня на улице. И все-таки ты меня увидел, вот что славно! Но быть исчезнувшей – мое призвание, мания, мечта и единственное предназначение. Поэтому меня всегда тянуло куда-нибудь уехать: отъезд очень хороший выход для того, кто пока не научился исчезать, но непременно научится. Вот и я наконец научилась. В этом доме, куда ты меня привел, можно очень быстро научиться самым важным на свете вещам. Раз – и все.
Ты, конечно же, будешь в шоке от моей выходки. Не знаю, что бы со мной творилось, если бы ты исчез, а я осталась. Тому, кто остается, всегда трудно, а тому, кто исчезает, – легко. Мне повезло, я исчезла первой. А ты остался. И я не знаю, как это можно исправить. Как сделать, чтобы тебе не было грустно без меня. Потому что ты все еще есть, и окно твое светится сейчас прекрасной бледно-изумрудной поганкой, как блуждающий огонек в московском болоте. Не грусти, не грусти, не грусти. В отличие от тебя, я сейчас знаю, что расстаемся мы ненадолго. Вернее, мы вовсе не расстаемся. Потому что, кроме этой судьбы, есть еще и другие, предназначенные для таких встреч, что по сравнению с ними наш московский роман – скучная, сентиментальная пьеска. Когда ты сам исчезнешь, ты поймешь, что я имела в виду. А ты непременно исчезнешь, иначе быть не может. Для того мы с тобой и родились, чтобы однажды исчезнуть.
Поэтому – ты уже понял, да? – я не приеду к тебе ни сегодня, ни завтра, ни послезавтра. Никогда. Зачем приезжать, если мы и так вместе? Всегда, везде вместе, только ты этого пока не знаешь, а я уже знаю.
И поэтому я не прощаюсь.
Я ложусь навзничь и смотрю в потолок. Возможно, если лежать долго, очень долго, не шевелиться, ни о чем не думать, ничего не чувствовать, а просто смотреть в потолок, я тоже смогу исчезнуть. А больше ничего и не требуется. Нет у меня теперь иного занятия на этой прекрасной земле.
Но вместо того, чтобы исчезнуть, я наконец засыпаю.
Женщина, которая больше не желает откликаться на имя Маша, но охотно сообщает мне чертову дюжину своих прежних и новых имен, поджидает меня на пороге сна, протягивает руки, смеется: «Вот видишь, я ведь говорила, что не прощаюсь!» Подробностей я не помню; мне и впоследствии не часто удавалось восстановить в памяти все мизансцены этих фантастических свиданий, только ворох сладких, тягучих, и словно бы никак не связанных между собой фрагментов.
Но я не ропщу, я учусь довольствоваться малым. Царапиной от ее ногтя, которую, проснувшись, обнаруживаю на шее. Знакомым белокурым волоском на рукаве свитера, заменяющего мне пижаму в этом холодном октябре-ноябре-декабре. Неглубокой, почти незаметной вмятиной на подушке по соседству с моей головой. Одержимый, я коллекционирую доказательства реальности сновидений, и мелочи, которые прежде могли бы свести меня с ума, теперь помогают сохранить рассудок…
Стоп.
Что касается рассудка, у меня, конечно же, есть выбор.
Я все еще могу убедить себя, будто ничего особенного не случилось. Всему найдется объяснение. Скажем, в чай, который мы с Машей пили перед поездкой, зачем-то добавили ЛСД. Кто-то недавно говорил мне, что достать кислоту в Москве несложно, было бы желание и (небольшие, в сущности) деньги. Возможно, сама Маша и добавила, почему бы и нет? Что я о ней знаю, если задуматься? То-то же, почти ничего. Может быть, именно так она всегда расстается со своими мужчинами, дабы остаться в их памяти загадочной «феей-лисой», сгинувшей безвозвратно во время совместной экскурсии по Зазеркалью – а что, причудливо и романтично; теоретически говоря, я даже одобряю такой подход к делу…
Соответственно, дом в Остаповском проезде – галлюцинация; Франк – либо наваждение, либо заскучавший на пенсии цирковой гипнотизер (в любом случае его теория о месте человека во вселенной – не ахти что, познания в астрологии, скорее всего, поверхностны, а попытка запугать меня неким вымышленным двойником – и вовсе чушь собачья); сны же мои ничего не значат… По крайней мере, не больше, чем значили прежде.
Но если так, если все ерунда, подлежащая немедленному забвению, значит, я остался один. Без Маши.
А если в чае не было ничего, кроме микроскопической дозы кофеина и лошадиной порции сахара?
А если дом в Остаповском проезде – не галлюцинация, а некая, пусть искаженная, вымороченная, но реальность, не менее достоверная, чем черная лестница, по которой я взбираюсь домой, когда ломается лифт?
И если Франк – не шарлатан?
И если, наконец, сны мои – наиважнейшая часть бытия, а не бестолковая рекламная пауза, то и дело прерывающая не слишком насыщенный событиями и интригами сериал под названием «Юность Максима»?
Что ж, в таком случае все путем. Любовь всей моей жизни по-прежнему рядом со мной, почти каждую ночь, совсем как прежде. И связка ключей от зачарованного дома уже позвякивает в кармане – пусть пока не в моем, но того Макса, которым я когда-нибудь непременно стану. И лучшая из выдуманных судеб не отправлена в архив с пометкой «несбывшаяся», а все еще стережет меня, то ли притаившись под окнами, то ли вальяжно прогуливаясь по базарной площади в Исфагане, где, как известно, принято назначать самые важные свидания.
Такой вариант, ясное дело, представляется мне более привлекательным.
Это похоже на шантаж.
Это и есть шантаж. Но я с радостью принимаю новые условия игры.
100. Иаков
…представления об Иакове как человеке, постоянно поддерживающем связь с Богом посредством видений и снов.
Осень заканчивается, проливные дожди сменяются скудными снежными подачками небес. Жизнь продолжается, и я продолжаюсь вместе с нею.
Так уж по-дурацки устроены человеки, что нам непременно требуется делить явления и события на «значительные» и «незначительные», иначе почему-то не получается – по крайней мере, у меня. С тех пор, как моя личная папка под грифом «важное» стала наполняться всяческим необъяснимым мороком, я понемногу начал складывать в мусорную корзину все остальное. Научившись придавать значение снам, тут же утратил интерес к так называемой «реальной жизни». Живу как во сне; вернее, живу во сне. И такое положение вещей совершенно меня устраивает.
Я вовсе не чувствую себя несчастным. Сердце мое не разбито. У меня нет желания снова закрыть глаза и побежать навстречу какой-то иной судьбе: нынешняя меня совершенно устраивает. Одиночество не кажется мне непереносимым; впрочем, и общество других людей по-прежнему доставляет мне удовольствие. Я приветлив с окружающими и внимателен к ним, поскольку знаю теперь, что любой незнакомец может оказаться чудесным посланцем с изнанки вещей. Не потому, что всерьез полагаю, будто обитатели благословенной этой изнанки жаждут наладить связь с моей персоной; просто всякий обитаемый мир нежен и проницаем, а потому случиться может все что угодно и с кем угодно. В том числе и со мной. Почему бы нет? Случалось ведь до сих пор, то и дело…
