Робин Хобб - Корабль судьбы (Том I)
— Ничто так не ослепляет, как желание сделать ближнему добро, — заметила Альтия и с улыбкой подтолкнула Янтарь. Янтарь тоже вспомнила их давнюю беседу и понимающе улыбнулась в ответ, и отчего-то Альтия на мгновение испытала неловкость.
Янтарь же тихо спросила:
— Решусь ли предложить в нынешних обстоятельствах призвать на помощь Лавоя?
Брэшен промолчал, Альтия же тряхнула головой:
— Ну уж нет. Надо обойтись картами Брэшена. Что, прямо скажем, непросто, если учесть смену времен года. И ту изменчивость, которой подвержены сами острова.
— Если честно, — утешил их Брэшен, — временами я вообще сомневаюсь, в тот ли угол здешних болот мы забрались и в том ли проливе пытаемся что-то найти.
— Это тот угол, — едва слышно прогудел Совершенный. — И устье ты указал правильное. Я еще много часов назад мог бы это подтвердить, да вот не спрашивали!
Трое людей замерли и умолкли, как если бы речь или движение могли непоправимо нарушить некие чары. У Альтии же начало оформляться некое очень давнее, тайное и темное подозрение.
— Ты не ошиблась, Альтия, — ответил Совершенный на ее так и не высказанные слова. — Мне доводилось здесь прежде бывать. Я столько раз входил в Делипай и выходил из него, что мог уже пробраться туда в самую что ни есть черную ночь и вне всякой зависимости от прилива-отлива. — Он негромко рассмеялся басовитым, рокочущим смехом. — А поскольку я лишился глаз намного раньше, чем впервые попал в эти места, то какая разница, что там я вижу, чего не вижу?
Янтарь первая решилась нарушить молчание.
— Но откуда тебе знать, где мы находимся? Раньше ты говорил мне, как страшно тебе слепому в открытом море. Куда же теперь подевался твой страх?
Совершенный хихикнул.
— Открытое море и устье реки — две большие разницы, как говорят в Удачном, — пояснил он снисходительно. — А кроме того, у меня помимо зрения и других чувств хватает. Вы что, правда не чуете делипайской вонищи? Очаги дымят, отхожие места полны дерьма, в яме для кремаций опять сожгли мертвеца. А чего мне не доносит ветер, о том рассказывает река. В ней полным-полно делипайской кислятины. Я каждой своей досочкой осязаю воду из лагуны — густую, зеленую, мерзкую. Попробуешь разок — не скоро забудешь! Точно такая же слизь, как и в те годы, когда здесь правил Игрот.
— И ты мог бы нас доставить туда? — осторожно спросил Брэшен. — Даже посреди темной ночи?
— Сказал смогу, — был ответ, — значит, смогу.
Альтия молча ждала. Убояться Совершенного или довериться ему? Вручить ему свои жизни или дожидаться утра и ощупью пробираться в тумане? Ей показалось, что корабль испытывал их своим предложением. Как все-таки хорошо, что капитаном был Брэшен! Решение было из тех, которые ей очень не хотелось бы принимать.
Было уже так темно, что она едва видела профиль Брэшена. Она видела, как он повел плечами, набирая полную грудь воздуха.
— Так ты доставишь нас туда, Совершенный?
— Да. Доставлю.
Они работали в темноте. Ставили паруса и выбирали якорь, не зажигая никаких фонарей. Ему нравилось, что они возились ощупью, почти такие же слепые, как и он сам. Матросы молча крутили кабестан — лишь поскрипывали шестерни да рокотала цепь. Совершенный устремил свое восприятие в ночь…
— Право руля. Чуть-чуть, — приказал он тихо, как только ветер коснулся парусов и начал подталкивать его вперед.
Команду передали шепотом из уст в уста по всей палубе до кормы.
Брэшен сам стоял у штурвала. Славно было ощущать на руле его уверенные ладони. Даже приятнее, чем самому выбирать курс и чувствовать, как стремительно отзываются матросы на каждое твое слово. Ладно, пускай ощутят на собственной шкуре, каково это — доверить свою жизнь тому, кого боишься. Сейчас они все боялись его. Даже Лавой. Лавой складно болтал о дружбе, которой-де не помеха ни время, ни различие облика. А сам в глубине души боялся корабля много больше, чем кто-либо другой на борту.
«И хорошо, что боятся, — думал Совершенный с удовлетворением. — А если бы они догадались о моей истинной природе — ну как есть уписались бы со страху. Или, пуще того, с воплями попрыгали бы в море топиться да еще и считали бы, что обрели быстрый и милосердный конец!»
Совершенный широко распахнул руки, развел пальцы. Жалкое сравнение, конечно. Сырой и зловонный (для его обоняния) бриз в парусах, несший его к устью речушки, мало напоминал хрустальный воздух высот, однако душе было довольно. У него больше не было глаз, не было крыльев, но оставалась душа.
И она по-прежнему была душою дракона.
— Как красиво, — сказала Янтарь, и он вздрогнул.
В отличие от других она была для него загадкой, оставаясь не то чтобы непроницаемой — скорее наоборот, неосязаемой до прозрачности. Она была единственной, в ком он не ощущал страха перед собой. Иногда он улавливал отзвуки ее чувств, но подозревал — это удавалось ему лишь оттого, что она позволяла. И не было речи о том, чтобы читать ее мысли. Поэтому речи Янтарь зачастую ставили его в тупик. На борту не было другого человека, который умудрился бы солгать ему. А она смогла бы, если бы захотела.
Вот сейчас, например, — говорила ли она правду?
— Что красиво? — поинтересовался он тихо.
Янтарь не ответила, и Совершенный обратился мыслями к более насущным делам. Брэшен хотел, чтобы они прошли вверх по реке как можно тише. Пусть, сказал он, Делипай назавтра проснется и обнаружит их стоящими на якоре в своем порту! Эта идея понравилась кораблю. Пусть тамошние жители орут и размахивают руками на пристани: ну как же, мертвый вернулся!
Если только там найдется хоть кто-нибудь, кто сумеет вспомнить его.
— Ночь красивая, говорю, — наконец отозвалась Янтарь. — И мы в ней — тоже. В небо вышла луна, и туман переливается серебром. Вот натянутая снасть, а на ней — капли, как бусы светящегося серебра. А вот туман рвется, и я вижу лунную дорожку на реке впереди. Ты идешь так тихо, так замечательно плавно… Слышишь? Вода у тебя под форштевнем мурлычет, словно котенок, а ветер что-то нашептывает парусам. Река здесь очень узкая, мы словно бы движемся прямо по лесу, раздвигая перед собою деревья. Слышишь, как шелестят листья? Я, оказывается, очень давно не слыхала шороха листвы, не обоняла запахов земли и леса. Я словно бы сплю и вижу серебряный сон, сон о волшебном корабле.
Совершенный ощутил, что улыбается. Он сказал:
— А я и есть волшебный корабль.
— Я знаю, — проговорила она. — О, я очень хорошо знаю, какое ты чудо. В ночь вроде нынешней, когда ты так тихо и стремительно скользишь в темноте, мне все время кажется, будто ты вот-вот распахнешь крылья и взлетишь к самому небу. А ты ничего подобного не чувствуешь, Совершенный?
Еще бы ему было не чувствовать! Настораживало лишь то, что то же самое почувствовала и она. Да еще и выразила словами.
Он не собирался с ней ничего обсуждать.
— Я чувствую, — буркнул он, — что по правому борту фарватер глубже. Надо будет чуть-чуть подправить курс. Я скажу когда.
На палубе появился Лавой. И прямым ходом направился к Брэшену, стоявшему у штурвала. В его походке сквозила злоба и внутренняя готовность напасть. «Быть может, „это“ должно произойти нынешней ночью?» — подумалось Совершенному, и он ощутил укол любопытства. Чего доброго, сейчас двое человеческих самцов наконец-то сойдутся один на один, будут долго кружиться, потом примутся обмениваться ударами — пока не потечет кровь и кто-то не останется лежать без движения.
Он напряг слух, чтобы не пропустить, что скажет Лавой.
Однако первым заговорил Брэшен. Он говорил тихо и холодно, но низкий голос хорошо передавался по дереву палубы.
— Зачем ты вышел, Лавой?
Старпом отозвался не сразу. Был ли причиной страх? Или неуверенность? Или он преследовал какую-то цель? Совершенный не мог бы точно сказать.
— Я думал, мы всю ночь на якоре простоим, — донеслось наконец. — А мы двинулись, вот я и проснулся.
— Ну и как? — поинтересовался Брэшен. — Все рассмотрел, что происходит?
— Сумасшествие происходит, вот что, — ответил Лавой. — В любой миг на что-нибудь налететь можно, и тогда только ленивый нас не обчистит. Хоть сейчас, что ли, остановиться и до утра подождать!
Брэшен хмыкнул:
— Неужели ты не доверяешь кораблю, который взялся сам вести нас, Лавой?
Старпом что-то сказал капитану, понизив голос до совсем уже неразличимого шепота. Совершенный почувствовал, что начинает сердиться. Он ведь понял: Лавой шептал потому, что желал скрыть от корабля свое истинное мнение о нем. И о его водительстве.
Брэшен, наоборот, говорил очень ясно и четко. Догадывался ли он, как чутко прислушивается Совершенный к каждому слову?
— А я с тобой не согласен, Лавой. Верно, я вручил ему свою жизнь. Но именно это я и делал с первого дня нашего плавания. Есть дружба, которой очень мало дела и до сумасшествия, и до здравого смысла. А теперь, коль скоро ты высказал свое мнение об умственных способностях своего капитана и о надежности его корабля, иди-ка ты досыпай, пока не началась твоя вахта! Назавтра у меня будет для тебя особое поручение, и оно вряд ли покажется тебе легким. Спокойной ночи!
