Мария Ермакова - Зеркала
— На всей земле ваше племя самое сволочное! На что вас создали Боги? Понять не могу, но природа здесь не при чем — она мудра, вас, своих убийц и насильников, не создала бы! Нет, это Боги намудрили, скучно им стало в нашем спокойном мире, вот они и пошутили, создав вас себе на потеху! Человек на человека, брат на брата, отец на сына и сын на отца… Какие интриги, какие связи, какие сюжетные повороты!
Флавин говорил неспешно и то ли горькая ирония, то ли настоящая ненависть сквозили в его словах, но слова подействовали на остальных, как ушат ледяной воды — они застыли от изумления, забыв о ссоре.
— А чтобы было еще интереснее, — едко продолжал Аф, — всемудрые наделили вас болезненным честолюбием и эгоизмом. Чтобы и вам не скучно жилось. Ближнего под себя подмял — мало! И дальнего надо, чтобы знал свое место. Дерево вам мешает — вы его срубите, а чего уж о ближнем говорить? По трупам пройдете, и цель благородную изыщите, чтобы совесть чиста была. Вы — как тля, все портите, все рушите, где бы ни появились, со своим уставом лезете, не зная, что у природы уже миллионы лет свои законы, не видя дел рук своих, не ведая, что творите! Слышите? — Аф чутко повел ушами — вдали раздался леденящий вой. — Слышите? И это создал человек, чуть, может быть, более образованный. Создал чудовищ, а подсобным материалом послужили такие как вы и он сам, вам это о чем-нибудь говорит? Жить не страшно после этого? Вам, Шторм?
Тот опустил глаза.
— А ты, мой старый друг, — голос флавина зазвучал печально, — ты, кто создавал, подобно нашей Матери — природе, неужели и ты можешь поддаться амбициям, которые ничего не стоят? Можешь биться с человеком, уверен, до последнего, из-за обиженного самолюбия? Вижу, можешь…
Отшельник попытался что-то сказать, но только махнул рукой. Аф молча посмотрел на Инвари. Не произнес ни слова, но юноша, так же, как и другие, залился краской. Флавин тяжело поднялся.
— Я долго жил среди людей и научился понимать вас, — глухо сказал он. — Но вы и ваши склоки мне опостылели. Вы здесь чужие и всегда такими останетесь! Я ухожу. А вы следуйте на северо-запад. Приграничье выведет вас на стоянку следопытов. Они поведут вас в Сердце.
Он развернулся и быстро исчез во тьме. Простучали копыта — это ушла за хозяином не стреноженная на ночь Чайни. Тихо заржал Ворон, зовя ее. Она не отозвалась.
Стараясь не глядеть друг на друга, оставшиеся потерянно сгрудились вокруг костра.
— Как стыдно! — прошептал Витольд, закрывая лицо руками. — Я-то хорош!
— Его нельзя отпускать одного, — тихо сказал Шторм, — там полно оборотней.
— Оставь! — Инвари досадливо махнул рукой. — Мы никогда не найдем флавина в лесу, если он того не захочет.
— Какой стыд! — снова прошептал художник.
Никто ему не возразил, только Шторм молча протянул руку. Тот крепко пожал ее. Больше в эту ночь не было сказано ни слова.
И сон тоже не пришел.
***
Шел третий день пути по Приграничью. Аф не вернулся. Следопытов они пока не встретили.
На привалах Витольд и Шторм были подчеркнуто вежливы друг с другом, настроение у всех было подавленное, пока однажды Шторм не нашел безопасной темы для разговора. Со свойственным ему любопытством он попросил Инвари рассказать о поместье Ванвельта. И тот охотно пошел на это, стремясь хоть как-нибудь разрядить обстановку. Отличаясь хорошей зрительной памятью, он красочно описывал заброшенную роскошь тех комнат, которые видел. Витольд, вначале не принимавший участия в их беседах, однажды проявил интерес, и с тех пор давал пространные и занимательные комментарии к рассказам Инвари, часто отвлекаясь на экскурсы в область истории культур и ремесел. Шторм, слушая его с удовольствием, осознавал, что видит перед собой действительно образованного человека, и постепенно из его вежливости исчезли прохладные нотки, уступив место уважению — он решил, что этот человек тоже чего-то стоит, хотя и совсем в другой области приложения. А так как Витольд рассказывал увлеченно и просто, без малейшего превосходства растолковывая Шторму неизвестные понятия, информация эта не казалась здоровяку ненужной. Особенно его интересовала реальная ценность вещей из замка. И здесь Витольд оказался на высоте — основываясь только на воспоминаниях Инвари он с ловкостью заправского купца оценивал стоимость мебели и предметов роскоши, картин и статуэток, беспорядочных мелочей, всего того, что составляло красочный, но подпорченный пылью, запущенный хаос богатого замка. Это превратилось в своеобразную игру по вечерам и окончательно примирило Шторма с художником.
В пути Инвари не раз задумывался о том, что может случиться, когда они доберутся до лагеря Гэри. За судьбу Шторма он не беспокоился — его собратья, такие же авантюристы, как и он, не станут подозревать того в измене. Художник был ценным свидетелем преступлений Адаманта и мог дать незаменимые сведения об исчезнувшем принце, а, следовательно, был необходим, и его жизни так же ничего не угрожало. Но вот простил ли атаман самого Инвари? Вернулся ли Шери, рассказал ли ему об истинной подоплеке событий, вызвавших эпидемию? И поверил ли Гэри ему? Инвари затруднялся ответить. Характер у Атамана был крутой, а явная ненависть Грозы только усугубляла положение. Пока же, ведя Ворона в поводу — лес становился непроезжим — он пытался представить их встречу.
На пятый день пути Инвари понял, что они заблудились. Не действовали в Чаще ни интуиция подмастерья, ни навык ориентирования! И — что самое плохое — сбились в сторону Сердца, уйдя из Приграничья. Здесь сильнее сгущался воздух осознанием неведомой опасности. И не в оборотнях было дело — их следы совсем перестали попадаться на пути. В Сердце гнет тысячелетий, прожитых Чащей, ее эманация и сила были так очевидны и чувственны, что каждый глоток подкронного воздуха давался с трудом, и казалось, лес недружелюбно следит за тем, как пьется этот глоток, подсчитывает убыток и замышляет что-то.
Под тяжелый полог самой сокровенной части леса они вступили ровно в полдень. И хотя там, наверху, тучи разомкнулись, здесь было сыро и сумрачно, воздух казался спертым, несмотря на обилие охов, чьи янтарные стволы, казалось, источают мягкое сияние. Здесь царили звери. Белки спускались с веток прямо на плечи путникам, еноты и лисы то и дело пересекали дорогу, ничуть не боясь незнакомцев. Слышался хруст ветвей под тяжелыми шагами сохатых. Им встретилась даже медведица — грузная, брюхатая, она косолапила мимо, не обращая на чужаков ни малейшего внимания, настолько была озабочена поисками берлоги. Ведь, несмотря на рано выпавший снег, было еще только начало осени.
