Лев Жаков - Аквалон
Поначалу прикосновение мокрых стенок полости и бородавок, что усеивали их, казалось неприятным, но Гана, не отличавшийся брезгливостью, быстро привык. Управлять пауногом было не сложнее, чем малым одномачтовым эфиропланом. В зависимости от того, какой бородавки он касался, как нажимал на нее или вращал, существо начинало взлетать или опускаться, с различной скоростью двигаться влево, вправо, вперед или назад. Всем этим заведовали наросты в левой полости, а правая предназначалась для того, чтобы двигать конечностями, но с этим Гана справиться пока не мог. Под правой рукой мягких выступов разных форм и размеров оказалось куда больше; скорее всего, Лан Алоа посвятил многие дни тому, чтобы научиться управлять конечностями паунога, ловить и умерщвлять с его помощью рабов.
Впрочем, сейчас это было и не нужно. Тварь опускалась, безкуни остались вверху, а заполняющая дно провала световая масса постепенно приобретала более четкие очертания – в той мере, в какой они вообще могут быть присущи свету.
Гане доводилось видеть так называемый мягкий гриб, при помощи которого хозяйки делали хорошо утоляющий жажду кисловатый напиток. В большой горшок наливали воду, бросали туда хлебную мякоть, несколько проросших зерен определенных растений и, главное, – зародыш этикеня. Под действием добавленных в воду компонентов полип изменялся и вырастал не таким, как в ямах-отстойниках для облаков, а в виде рыхлого сгустка сложной формы, лежащего на дне сосуда или прилипшего к его стенке. Гриб представлял собой рыжеватую субстанцию с небольшой темной сердцевиной. Слишком разреженный, чтобы быть по-настоящему плотным, и все же не совсем жидкий – этакое твердомягкое тело. По краям оно становилось газообразным, волновалось ленивыми завихрениями и полотнищами, состоящими из крапинок, мельчайших хлопьев, которые постепенно смешивались с водой, насыщая ее своим цветом и превращая в собственно напиток. Мягкий гриб, таким образом, не имел четких границ, пребывая с окружающей средой во взаимоотношениях более близких, более интимно-проникающих, чем тело человека, камень или железо.
И таким же был этот свет: густое расползшееся тулово, явно куда более вещественное, чем сияние, что испускает масляная лампа или огонь свечи, но все же не обладающее той материальностью, какая присуща, к примеру, дереву.
Кто-то из безкуни мог научиться летать на демонах, и Тулага решил, что нужно обеспечить себе лучшую защиту. Он достал из кошеля полный коротких лучиков желейный брусок с красной хитиновой трубкой, некоторое время изучал мягкую диафрагму на ее конце, затем, осторожно сжав двумя пальцами световой дротик, вставил его в трубку, вытащил, вставил опять, но стрелять пока не решился, хотя и подумал, что теперь сможет вопользоваться этим оружием без труда.
Чем ниже спускался пауног, тем сильнее дрожали, корчились стены и все, что окружало беглеца. Ему надо было возвращаться, надо было лететь вверх и побыстрее выбираться из провала, но любопытство гнало дальше. Кружок неба над головой уже исчез из виду, как и круглая каменная площадка. Еще несколько десятков остов – и свет стал как густой и теплый желтый суп. И, словно кружки жира, на нем плавали несколько пауногов.
Беглец достиг места, где плотностью свет почти сравнялся с водой. Здесь на незримой границе парило с десяток тварей; будто пробковые поплавки, чуть покачиваясь, они двигались кругами, повинуясь световому течению. Конечности их висели неподвижно, как длинные связки бамбуковых стеблей.
Очутившись на этой границе, существо под Тулагой дернулось и дальше уже двигалось куда медленнее, с трудом преодолевая световую кашу. Ухватившись за складку кожи, наездник свесился на бок, прилег, наклонив голову и глядя вниз.
Протянувшаяся со дна мира к поверхности исполинская мутно-желтая колонна начиналась здесь. Основание ее напоминало толстый язык, покрытый отделившимися слоями – их-то с высоты Гана и принял за лепестки гигантской розы. Язык этот был придавлен остроконечной алмазной громадиной, формой напоминающей нос корабля, но размером с большой остров. Драгоценное крошево, по каким-то причинам потускневшее, плотным слоем покрывало поверхность вокруг светового языка, не позволяя разглядеть, что находится под ним. Камня давно не стало; внизу стены провала целиком состояли из мягкого желе, спрессованного весом всего находящегося вверху, и Тулага подозревал, что под языком то же самое вещество.
Пауног пролетел еще немного и остановился. Гана надавил на бородавку, повернул, сжал сильнее… тело, на котором он восседал, задрожало, под мягкой кожей будто перекатилось несколько пузырей, но дальше лететь тварь не могла: свет выталкивал ее. Тогда Гана вытащил запястья из складок, лег на живот, свесив ноги с одной стороны, а голову с другой. Пауног качнулся, на несколько мгновений повис неподвижно, затем под давлением света стал очень медленно подниматься туда, где парили другие твари. Тулага лежал не шевелясь, глядя вниз.
* * *Ладонь Арлеи с громким звуком ударила по щеке матроса – схватившись за скулу, тот задом уселся в песок.
– Прекратите истерику! – приказала девушка. – Вы, здоровые мужи, ревете тут, как дети, которых покусали моллюскогусеницы!
Взволнованные голоса смолкли, и девять пар глаз уставились на нее. Из всех, кто остался в живых и стоял или сидел сейчас на песчаной косе, более или менее спокойными были лишь трое: сама Арлея, пожилой боцман-метис по имени Лиг и белокожий юнга лет восемнадцати, здоровенный широкоплечий дылда, которого звали Эрланга, с ногами-колоннами и руками, похожими на стволы больших деревьев. Взгляд, которым он иногда смотрел на девушку, напоминал ей метиса Атонгу, только у юнги глаза были более тупые… и более послушные.
– Горючий песок не намок вроде, ваш’милость, – доложил боцман, выпрямляясь над ящиком. – И эти… шашки песочные – тож все целы.
Арлея велела:
– Тащите все это к берегу. Ты и ты… – она показала на юнгу с боцманом, – идите впереди с оружием, глядите, чтоб никто из кустов не выскочил.
– А нету там никого… – пробасил Эрланга, но тем не менее, взяв два пистолета, буквально утонувшие в широких ладонях, зашагал по косе. Боцман пошел рядом, вооружившись длинноствольным огнестрелом, остальные потащили снаряжение и полную облачного пуха лодку.
Вскоре выяснилось, что юнга прав и на берегу под холмом никого нет, хотя примятая трава и сломанные ветви кустов свидетельствовали о том, что недавно здесь пряталась засада.
– Вы видели: он не погиб, – сказала Арлея, когда все матросы очутились на берегу. – Эти амазонки или кто они… в общем, эти женщины схватили его и поволокли, понесли над головами – живого. Капитана надо спасти.
