Роберт Говард - Ночь волка. Сага древних морей
— Некогда Великие Прерии тянулись до Залива[2], — сказала она. — В давние-предавние времена страна, которую теперь называют штатом Техас, представляла собой одно огромное плато. Оно тоже опускалось к побережью, но не уступами, а полого. И горных хребтов тогда не было. Случился страшный катаклизм, тектонический разлом прошел по линии, где сейчас стоит Кэпрок, и на опустившуюся сушу с ревом хлынул океан. Затем, век за веком, воды постепенно отступали, оставляя земли такими, как они выглядят сейчас. Но, отступая, вода унесла в глубины Залива много любопытных вещей… Да неужели ты не помнишь! Неужели забыл огромные прерии до утесов над сверкающим морем? А над этими утесами — великий город?
Я недоуменно смотрел на незнакомку. И тут вдруг она нагнулась ко мне, и меня захлестнула волна непривычных чувств — наверное, подействовала близость ее дивной красоты. Незнакомка сделала странный жест.
— Ты увидишь! — выкрикнула она. — Ты уже видишь… Что ты видишь?
— Вижу песчаные наносы и мрачный закат над мескитом, — произнес я медленно, как человек, погружающийся в транс. — Вижу, как солнце садится на западном горизонте.
— Ты видишь огромные прерии до сияющих утесов! — воскликнула она. — Видишь окрашенные закатом шпили и золотой купол города?! Видишь…
Внезапно наступила ночь. На меня обрушилась волна темноты и нереальности, она поглотила все, кроме голоса женщины, властного, твердого…
Возникло ощущение, что пространство и время тают. Казалось, я кружу над бездонными пропастями и меня обдувает космический ветер. А потом я смотрел на призрачные облака, они клубились и светились, из них выкристаллизовывался удивительный ландшафт, смутно знакомый… и в то же время фантастически странный. Во все стороны тянулись прерии, сливались в жарком мареве с горизонтом. Вдали, на юге, воздев шпили на фоне вечернего неба, застыл черный циклопический город, а за ним сияли голубые воды спокойного моря. Неподалеку от меня по прерии двигалась цепочка силуэтов. Это были рослые люди с волосами цвета соломы и холодными голубыми глазами, облаченные в чешуйчатые кольчуги и рогатые шлемы, со щитами и мечами в руках.
Один из них отличался тем, что был невысок, хотя и крепкого телосложения, и темноволос. А шедший рядом с ним рослый блондин…
На какой-то миг возникло отчетливое ощущение двойственности. Я, Джеймс Эллисон из двадцатого столетия, увидел и узнал того воина, который был мною в тот неведомый век и в той призрачной стране. Иллюзия растаяла почти мгновенно, но я уже твердо знал, что когда-то был Хьяльмаром, сыном Пламенноволосого… Хьяльмаром, который не ведал иных своих инкарнаций — ни былых, ни грядущих.
Однако, повествуя о Хьяльмаре, я буду вынужден описывать кое-что из того, что он видел, делал и ощущал, словами современного человека. Но помните, что Хьяльмар был Хьяльмаром, а не Джеймсом Эллисоном. Он ничего не знал сверх того, что вмещал опыт, ограниченный сроком его жизни. Я — Джеймс Эллисон, и я был Хьяльмаром, но Хьяльмар-то не был Джеймсом Эллисоном. Человек может увидеть прошлое десятитысячелетней давности, но не в силах заглянуть в будущее даже на кратчайший миг.
* * *Нас было человек пятьсот, и мы не сводили глаз с черных башен, что высились на фоне одинаково голубых моря и неба. Весь день, с той минуты, как первые сполохи зари открыли эти башни нашим удивленным взорам, мы шли к городу. Травянистая равнина позволяла видеть далеко.
Завидев город впереди, мы решили, что до него рукой подать, и жестоко обманулись. Целый день шагали мы по прерии, и нас по-прежнему отделяло от него много лиг. Мы решили было, что это город-призрак, вроде миражей, что являлись нам на западе. Не раз в долгом странствии по знойным пустыням мы видели в пыльных небесах озера с неподвижной водой, окруженные пальмами, извилистые реки и просторные города, неизменно исчезавшие, когда мы приближались. Однако на этот раз перед нами был не мираж, порожденный солнцем, пылью и безмолвием. В ясном вечернем небе мы отчетливо видели каждую деталь гигантской зубчатой башни, мрачного контрфорса и титанической стены.
В котором же из далеких веков я, Хьяльмар, вместе с моими соплеменниками шагал по этим прериям к безымянному городу? Не могу сказать. Знаю только, что это было давно. В Нордхейме тогда жили люди с волосами цвета соломы. Звались они не арийцами, а рыжими ванами и златокудрыми асами. Это было до великого переселения, когда мой народ распространился по всему миру. И все же переселения поменьше уже начались. Мы не один год провели в пути, далеко ушли от своей северной отчизны. Теперь нас разделяли земли и моря. О, этот долгий-предолгий путь! С ним не сравнятся никакие миграции народов, даже те, что стали эпическими. Мы совершили почти кругосветное путешествие — от снегов севера до всхолмленных равнин юга. Мы побывали в горных долинах, где трудились мирные земледельцы с коричневой кожей. Довелось нам посетить и жаркие, душные джунгли, где смердит гниль и кишит живность, и восточные страны, где под колышащимися ветвями пальм распускаются яркие цветы, где в городах из тесаного камня живут древние народы. И мы вернулись в царство снегов, переправились через замерзший пролив, а потом шли по ледяной пустыне. Коренастые пожиратели ворвани с воплями бежали от наших мечей. Мы продвигались на юго-восток через великие горы и огромный лес — безлюдный, как Рай после изгнания человека. Преодолели мы и раскаленные песчаные пустыни, и бескрайние прерии, и снова увидели море, а перед ним — черный город.
В этом походе многие состарились. Я, Хьяльмар, возмужал. В долгий путь я отправлялся мальчишкой, а теперь был юношей, отважным воином, с сильными руками и ногами, могучими широкими плечами, жилистой шеей и железным сердцем.
Мы все были могучими людьми — богатырями, непостижимыми для современного человека. Никто из ныне живущих не выстоял бы в поединке с самым слабым воином из нашего отряда. Наши могучие мышцы сокращались так стремительно, что нынешние атлеты рядом с нами выглядели бы тяжеловесными, неуклюжими и медлительными. И не только физической силой мы обладали. Дети воинственного племени, мы за годы скитаний и битв с людьми, зверьми и стихиями впитали сам дух дикой жизни, неосязаемую силу, ту самую, что звучит в протяжном вое серого волка, реве северного ветре, грозном кипении горных рек, стуке градин, хлопании орлиных крыльев, силу, что таится в угрюмом безмолвии бескрайних диких просторов.
Странный это был поход, скажу я вам. Ничег общего с переселениями целых племен. Ни желтоволосых женщин, ни голых детей не взяли мы собой. В отраде подобрались сплошь жадные до приключений мужчины, которым даже обычаи их бродячего воинственного народа представлялись чересчур мягкими. Мы ступили на путь одиночек; мы покоряли народы, изучали мир и скитались, побуждаемые лишь маниакальным стремлением увидеть, что лежит за горизонтом.
