Наталья Шнейдер - Двум смертям не бывать
Отца Бертрады Рамон мог понять. Похоронив дочь, тот жаждал крови. Не ведьмы — так того, кто посмел отвести от нее возмездие. Но лучше бы на его месте сидел сейчас кто-то другой. Впрочем, какая разница? Ведь и вправду — «все знают».
— Я уж не говорю о том, что он пребывал в блуде с ведьмой.
И это тоже все знают. Но будь его воля, Рамон вколотил бы слова о блуде обратно в произнесшую их глотку.
— Негоже судить об этом тому, кто не смог дать дочери понятие о девичьей чести. — Не удержался он. Грех плохо думать о покойной…. но если бы не эта дура, ничего бы не было. По правде говоря, если бы он тогда не рассорился с Лией, тоже ничего бы не было. Не пришлось бы его спасать, и никто бы не узнал, что девочка — ведьма. Так что поделом, и будь что будет.
Отец Бертрады изменился в лице.
— Ты…
— Тихо! — оборвал его Авгульф. — Незачем превращать суд в балаган. Что скажешь в свое оправдание?
— Мне нечего сказать.
«Дурак» — отчетливо читалось во взгляде короля.
Пусть так. Но лучше быть мертвым дураком, чем живым мерзавцем.
Можно было бы потребовать божьего суда. Можно было бы — если бы сам Рамон не знал, что приказ он нарушил. Пусть во благо, пусть по-другому никак. Но господу все равно, он не станет помогать тому, кто нарушил слово.
Авгульф поднялся и начал говорить. Как всегда, долго и красноречиво. Мол, все знают, что сей рыцарь славен доблестью и добродетелью. Почему бы, в самом деле, не предположить, что во всем виновата ведьма, околдовавшая его. И не проявить милосердие?
Что ж, они проявили милосердие, заменив казнь изгнанием из города. Рамон искренне надеялся, что то милосердие им аукнется. Не на этом свете, так на том.
Он все же не выдержал, и закрыл глаза, когда молот обрушился на щит, разбивая герб. Жаль, нельзя заткнуть уши, чтобы не слышать размеренные удары. С таким звуком закрываются плиты склепа. И право слово, так было бы милосердней. В конце концов, двум смертям не бывать, как ни бегай, а одна придет непременно. А сейчас когда все закончится, не останется даже имени. Жить — никем?
И все-таки хорошо, что ни Бертовина, ни Хлодия не тронули. Из мальчика вырастет славный рыцарь. Рамон не знал, как бы повел себя на месте воспитателя, но судя по тому чем все закончилось, тот был прав. Хотя доведись вернуться назад — ничего бы не изменилось. Оба они поступили так, как сочли нужным, и не о чем сожалеть.
Не о чем сожалеть? Можно повторять раз за разом, и даже вслух, благо под покрывалом, опустившемся сверху, никто не видит лица, а за похоронными псалмами не слышно и голоса. Не о чем сожалеть, когда слышишь отпевание по самому себе. Все случилось как должно, но почему же так хочется покончить со всем раз и навсегда?
Хор смолк. Кто-то сдернул полотно. Рамон поднялся с носилок, на которых его принесли в церковь. Осталось немного. И потом… тоже немного. В конце концов, сколько еще от того года? Как-нибудь доживет. Как-нибудь.
— Да не будет продолжающего любовь к нему. — Возгласил герольд — Да будут дни его кратки. И достоинство его да получит другой.
Слова падали медленно и размеренно, гвоздями в крышку гроба. Что ж, да будет так. Только сына это не коснется. Право же, зачать — много ума не надо. А воспитывать будет кто-то другой. Но мальчик не будет расти сиротой.
Если Лия не умрет в родах.
Он поспешно отогнал эту мысль: так не может не должно быть. Но нечистый-насмешник закрался в душу довольно мурлыча: наконец-то он нашел, куда бить. Что ты будешь делать, рыцарь, если все окажется зря? Хотя ты уже не рыцарь. Так что ты будешь делать, не-рыцарь, если окажется, что ты променял собственную жизнь на морок?
И вот тогда Рамону стало по-настоящему страшно. Настолько, что он даже не заметил, как смолк герольд и церковь наполнилась тишиной. Очнулся, осознав на себе десятки пристальных взглядов. Послал нечистого к бесам. Если в этом мире есть господь в которого так верит Эдгар, он не допустит. А если нет — пусть этот мир катится в преисподнюю, и сам Рамон вместе с ним.
Он шел к выходу из церкви, и люди расступались, точно перед прокаженным. Яркое, почти летнее солнце резануло по глазам. Толпа, собравшаяся у входа, загудела, хлынула в сторону. Рамон не знал, ни куда идти, ни что делать. Просто перебирал ногами, не думая ни о чем. Потому что остановиться и задуматься казалось невыносимым.
Он шел, медленно, раздвигая телом вязкий, словно кисель воздух: так бывает в кошмарах, а сейчас почему-то случилось наяву. Он шел, и толпа послушно раздавалась в стороны, пока на пути не вырос человек.
Хлодий.
Рамон пошел к нему, просто потому что сворачивать было глупо. Неважно, зачем мальчишку принесло на казнь и по большому счету неважно, если отшатнется и он. Но мальчишка — впрочем, какой он теперь мальчишка — рыцарь стоял прямо, не собираясь уступать дорогу.
Рамон остановился в шаге от Хлодия, не зная, что делать дальше. Отодвинуть? Обойти? Развернуться? И растерялся окончательно, увидев слезы, исчезающие в редкой, полудетской бородке. Мальчишка плакал не скрывая, и похоже, ему было все равно, что скажут или подумают люди.
Они стояли и смотрели друг на друга, а потом Хлодий шагнул вперед и обнял бывшего господина.
— Поехали домой.
Рамон стиснул зубы чтобы не разрыдаться самому. Амикам бережет шкуру, дабы не обвинили в соучастии, с Бертовином все ясно, Эдгар и тот не пришел. А мальчишка, похоже, наплевал и на отца и на возможную немилость. Глупый мальчишка, так и не выросший из глупых идеалов.
— У меня больше нет дома.
— У тебя есть дом. И будет, покуда я жив.
Откуда-то из толпы возник Нисим, набросил на плечи Рамона плащ.
— Едва не опоздал. Прости, отца нужно было встретить. Только-только выпустили. Он просил передать, чтобы ты не вздумал ничего выкинуть. А я собираюсь недели через две съездить, проведать как там сестренка. Думаю, она тебе обрадуется.
Рамон медленно перевел на него взгляд.
— Зачем я ей — такой?
— Зачем женщине любимый мужчина? — фыркнул Лиин братец. — А кто встанет рядом с мечом, когда придет срок рожать? Я, что ли?
Для того, чтобы понять о чем он, пришлось изнасиловать отупевший разум. И в самом деле. Здесь считают, что у изголовья роженицы должен стоять мужчина с оружием. Так кто им станет, если не он?
Бездумная пустота отступила. Будь что будет, но до родов он доживет. Из кожи выпрыгнет, но доживет. И девочку костлявой не отдаст, пусть старуха убирается в преисподнюю, где ей самое место. А дальше — господь рассудит.
— Поехали домой. — Повторил Хлодий. — Отец устыдился показаться тебе на глаза, а Эдгар ждет за воротами — в город ему больше тоже хода нет.
