карина - медведица,или легенда о Черном Янгаре
Он опустился на колени возле клетки. И я ответила:
- Посижу.
Мы оба рассмеялись, поняв нелепость его просьбы и моего же ответа. Странно как... раньше я была никем, а Олли...
- Отсюда все иначе выглядит, - он разглядывал мою руку, и большой палец его нежно гладил мою ладонь. - Как-то так вышло, что... знаешь, я думал, отец меня сразу убьет.
- Как ты...
- Оказался здесь? - Олли прижался лбом к прутьям клетки. - Жил здесь, когда дом принадлежал Янгару. По-моему, твой муж не знал, что со мной делать.
- И ты?
- Просто жил. Злился вот за это, - он указал на ошейник. - Искал способ отомстить... дурак, да?
Не знаю. Мне ли его судить?
Я помнила Олли совсем иным. И в человеке, который пытался дыханием отогреть замерзшие мои пальцы, мало что осталось от прежнего моего брата.
- А потом дом и прочее... имущество отошли отцу.
Его губы болезненно дрогнули.
Имущество.
- Тогда-то я и понял, что значит - быть рабом. Рабы не играют с хозяевами в нарды. Не спят до полудня. Не напиваются вином из жалости к себе. Не дерзят... слишком дерзких рабов порют. А если порка не помогает, то садят в колодки.
Он отвернулся, скрывая от меня выражение глаз, но я все равно ощутила его боль.
- А еще у рабов нет семьи.
У меня получилось дотянуться до жестких темных волос.
- Я знал, что отец от меня откажется. Если бы решил убить, я бы не сопротивлялся. Но он даже не глянул в мою сторону. Для него я уже умер. Но остальные... Якки... Талли... я ведь когда-то учил Талли с лодкой управляться. И в море впервые он на моем корабле вышел. И... и это вдруг стало не важно.
Олли не отстранился. И я перебирала короткие прядки, вскользь касалась щеки.
Про Пиркко он не говорит. А я не спрашиваю.
- Почему ты от меня не отказалась? - он подается назад и руку мою перехватывает. - У тебя-то есть причины.
Были.
Старые обиды, душные, как слежавшиеся за лето меха, поточенные молью и пылью пропитавшиеся. Стоит ли вытаскивать их?
...синяя лента для волос, которую я вышивала долго, стараясь, чтобы стежки были ровными, аккуратными, повисла на молоденькой груше. Выбросили ее? Обронили?
Так ли важно? Главное, этот подарок не столь дорог, чтобы беречь его.
...заливистый смех Пиркко и качели, летящие к небу. Ей шесть, а я на год старше и, спрятавшись в тени, наблюдаю, как Олли толкает качели выше и выше. Он высокий и красивый, и мне кажется, что если подойти и попросить, то Олли покатает и меня. Я подхожу, но не успеваю открыть рот. Олли замечает меня:
- Принеси воды, Аану. Душно.
...и очередное его возвращение. От Олли пахнет морем, а кожа его почернела от загара, волосы выгорели до рыжины. От смеха его вздрагивает дом, а он, сев на лавку, спешит развязать сумки. Олли привез подарки семье... всем, кроме меня.
Меня не существовало в его мире.
Точнее была, но... кем? Кровной родственницей? Служанкой?
И я убираю руку, обхватываю холодный железный прут.
- Я бы многое хотел изменить, - Олли трется носом о мои пальцы. - И кое-что попробую. Если получится, мы уйдем.
- Куда?
- Куда-нибудь, - он улыбается той своей прежней улыбкой, только чуть более безумной, чем обычно. - Главное, чтобы отсюда. Но если не выйдет... Аану, не давай им сломать себя.
Олли разжимает мои пальцы, вцепившиеся в прут.
- Я слышал, что она сказала. Я не знаю, солгала она или сказала правду, но... когда я впервые встретил твоего мужа, он спрашивал не о ней. О тебе.
Возможно.
Но было ли это до того, как Янгхаар Каапо увидел мою сестру?
- Ешь. Тебе надо поесть, - пообещал Олли и добавил: - Я приду завтра. Никуда не уходи.
- Я постараюсь, - я улыбнулась в ответ.
Не отказалась?
Да. И не откажусь, теперь, когда у меня все-таки появился брат.
Лишь после его ухода я вспомнила: овсяные лепешки пекли для рабов. Олли отдал мне собственный ужин.
А он и вправду вернулся на следующий день, дождавшись наступления ночи. И до утра просидел, пытаясь справиться с замком. Олли был упрям... и возвращался вновь и вновь.
Он говорил. И шутил.
Рассказывал истории, которые, казалось, на ходу придумывал. И сам над ними смеялся в полголоса. Он расковыривал замок и воровал на кухне хлеб, клянясь каждый раз, что это - последний его набег.
Но это не могло длиться долго.
И однажды Олли поймали.
- Дурак, - сказал отец и отвернулся, подав кому-то знак. А я... я вдруг поняла, что никогда больше не увижу брата.
- Оставь его! - мой голос дрожал. - Оставь и я сделаю все, что ты хочешь.
Отец развернулся и ушел.
Ерхо Ину знал, что я и так сделаю все, чего он хочет.
А жалость... она для слабых.
К вечеру следующего дня клетку мою погрузили на повозку: отец подарил диковинного зверя кёнигу.
Глава 42. Должники
Хороший дом был у Ерхо Ину. Каменный. Высоким частоколом огороженный. Вдоль ограды стража ходит, перекликается. А на ночь во двор выпускают серых волкодавов, и горе тому, кто решит потревожить покой Тридуба.
Хороший дом был у Ерхо Ину.
Надежный.
Вот только прежний хозяин знал его лучше.
Тенью скользнул Янгхаар вдоль стены.
Подземный ход, начинавшийся на берегу реки, выводил к конюшне. Сюда охрана если и заглядывала, то нечасто. А сунувшийся было пес - старый, лохматый - лишь заворчал, втянув знакомый звериный запах.
...хороша была охотничья мазь.
Янгхаар остановился, прислушиваясь.
Тихо.
Дремлют лошади в стойлах.
Под навесом, прижавшись друг к другу, спят рабы.
Сторожит их надсмотрщик, но он тоже устал и, присев на бочку, прислонился к стене. Глаза его были закрыты, а рука, на хлысте лежавшая, повисло безвольно.
Путь к дому был почти свободен.
- Стой, - Янгара окликнули шепотом.
И нож скользнул в руку, готовый оборвать крик, если тот раздастся.
- Я... не стану мешать... я сказать хочу.
Человек стоял, согнувшись. Руки и голову его сдавили колодки, которые поставили так, чтобы раб не мог опуститься на колени, но и на ногах ему оставаться было сложно.
- Ты... Янгар?
