Галина Ли - Своя дорога
Мне говорить было не о чем, да и лень, честно говоря.
Эрхена, если судить по прошедшим дням, оказалась существом неразговорчивым, а Морра так утомилась за день, что заснула прямо с ложкой в руках, завалившись головой на мои колени. Хорошо хоть еду проглотить успела.
Интересно, чем это наша малышка занималась, что так умаялась?
Я отнес ребенка в спальню и уложил на кровать, а когда вернулся, обнаружил интересную картину. Рис, покончив с едой, принес красивую лютню и, подкручивая колки, настраивал инструмент, одновременно уговаривая Эрхену. Она в ответ краснела и отнекивалась, энергично мотая головой.
Я сел на диван и с интересом посмотрел на девушку: сразу вспомнилась колыбельная из бреда. Уж не эта ли певица усмиряла мою болезнь?
Наконец, Эрхена сдалась. Поднялась с места и встала рядом с Рисом, в волнении разглаживая примерещившуюся складку на рубахе. Рис надел на палец кольцо с серебряным когтем и тронул струны. Играл наш приятель прилично – вполне мог бы этим зарабатывать себе на жизнь – но все его мастерство померкло, как только Эрхена открыла рот.
Сторукий Мо, да разве можно передать словами, как действовал ее сильный бархатный голос на людей? Он тек и переливался, забираясь в самые потаенные уголки сердца. А лютня плакала и стенала вместе с ним. О чем? Не знаю. Наверное, о потерянной любви. О чем еще может так горько петь юная девушка? При этом сама певица изменилась, преобразившись из невзрачного воробья в сияющую ярким оперением заморскую птицу. Или мне просто показалось?
Ее карие глаза осветились изнутри, наполнившись золотым сиянием, на бледных щеках появился прелестный румянец, и девушка стала немыслимо хороша! Хотя превратись она в полную уродину, это ничего бы не значило. Все равно все не глухие мужчины оказались бы у ее ног в один момент. Я сам поймал себя на мысли, что просто с неприличным восторгом пялюсь на нашу певунью. Приложив некоторое усилие, отвел взгляд в сторону и увидел, что Рис тоже не сводит с Эрхены взгляда, и только Агаи сидит, уткнувшись лицом в ладони.
Понятно, о чем он вспомнил.
Эх, надо было девушку предупредить, чтобы не пела о грустном! Не хватало нам повторения депрессии мага. Да и на моей душе постепенно стало так паскудно, что словами не передать.
У каждого человека, дожившего до моих лет, да еще с такими-то занятиями, есть о чем погрустить.
Пока я раздумывал над своими жизненными потерями, Эрхена допела песню и замолкла. В наступившей тишине раздался неожиданно громкий всхлип. Певица изумленно распахнула глаза, посмотрела на Агаи, схватилась за щеки и убежала в глубину дома.
Ну что за логика? Значит, настроение магу она испортить может... А поднять его уже не в силах? Уж лучше бы совсем рта не открывала!
Хотя, тут я кривил душой. Я заплатил бы не один золотой, чтобы еще раз услышать пение девушки. Вот только лучше ей вспомнить что-нибудь повеселее.
В гостиной повисло неловкое молчание: мы с Рисом в смущении переглянулись. Неловко, знаете ли, слушать, как плачет мужчина. А потом Лаланн плеснул в бокал вина, тронул сирин за плечо и тихо сказал:
– Агаи, время отпустить мертвых. Давай выпьем за то, чтобы в следующей жизни им больше повезло!
И тут у волшебника слезы высохли. Он зло глянул на нас и отрывисто сказал:
– Танита жива! И я отыщу лекарство!
Рис, который пребывал в неведении относительно подробностей наших приключений, только удивленно поднял брови, улыбнулся и поправился:
– Тогда пьем за удачу и исполнение наших желаний!
Ну, такой тост – грех не поддержать.
Задерживаться за столом я не стал – почувствовал, что сирин хочет излить душу, а при мне стесняется. И то верно, наемник не самая подходящая компания для подобного дела. Однако, хоть и утешил себя мудрой мыслью, а все-таки меня это задело. Не такой уж я черствый сухарь, чтобы беды не понять. Да и Рис не настолько мягок, просто выглядит... располагающе.
А и Мо с вами! Может, если мальчишка сегодня поплачет, завтра обойдемся без соплей.
Я ушел в спальню. Полюбовался пару минут, как мирно сопит во сне Морра, вытащил у девочки большой палец изо рта (не замечал раньше этой дурной привычки) и поправил сползшее одеяло.
Маленький воробышек, которого ураган утащил в открытый океан, и неизвестно еще, хватит ли сил долететь до берега.
Поймав себя на непривычной мысли, от которой за версту несло рифмоплетством, я чуть не сплюнул с досады.
Надо же... Наверное, на меня так песня девчонки подействовала. Опасный она человек. В той заброшенной лавке этой замухрышке стоило не из арбалета в нас целиться, а спеть что-нибудь соответствующее, глядишь – незваные гости сами бы от печали повесились.
Я растянулся на кровати, мысленно махнув рукой на свои и чужие переживания – утро вечера оно того... мудрее, говорят.
– Дюс! – пропищал над ухом тонкий как комариный писк голосок.
Я спросонья, посчитав этот зуд продолжением сновидений, даже не шевельнулся. И тогда голос зачастил, заныл:
– Дюс, Дюс, Дюс, Дюс... Дюююс!
А потом меня больно дернули за волосы.
Да что ж за напасть такая?!
Открыв глаза, я увидел над собой жизнерадостную мордашку Морры. Обычно растрепанные волосенки девочки тщательно расчесали и уложили, перехватив для красоты атласным бантом жемчужного цвета. Морра разом перестала походить на мальчишку, превратившись хоть и не в особо хорошенькую, но все-таки девочку.
Похоже, у кого-то, наконец, руки дошли до нашей подопечной, а то мы, мужчины, от бантов далеки. Нам лишь бы не хныкала, не болела и сыта была. Вот только зачем этот кто-то оставил ребенку гребень?! Теперь Морра жаждала применить его в деле: малышка двумя руками с силой воткнула расческу в мои порядком отросшие за время пути волосы и потянула ее на себя, вызвав во владельце прически острое желание сбрить шевелюру к демонам.
Лицо ребенка буквально лучилось счастьем, и я решил пойти у юной "цирюльницы" на поводу, позволив издеваться над собой. В результате Морра забралась на кровать с ногами, вынудив меня сесть и терпеливо сносить новую напасть судьбы. Надо сказать, довольно болезненную – избежать страдальческих гримас мне не удалось. В один из особо "удачных" моментов, когда на расческе наверняка остался здоровенный клок волос, а я не удержался от тихого шипения, послышался тихий смешок. На пороге стояла, переминаясь с ноги на ногу, виновница моих мучений – Эрхена.
Мало того, что научила нашу девочку невесть чему, так еще пришла полюбоваться на пытку.
До мыльни я добрался нескоро, порадовавшись в душе, что малышку не научили плести косы, и пообещав самому себе остричь лохмы. Иначе к концу пути точно потеряю половину волос.
