Сергей Болотников - Город призраков
— И почему-то не постигшее нас... — добавил Александр.
— А, к черту все! — буркнул Степан. — Сил моих нет больше в этой помойке оставаться. Уйдем. К едреной фене али к черту на кулички, но лишь бы подальше.
— Вот! — произнес Михаил Севрюк громко. — Вижу — в человеке глаголет разум.
— А когда... уходить? — спросил Саня.
— А у тебя есть что терять? Или посидеть хочешь на дорожку? Так вот, сидим, мебель протираем.
Белоспицын кивнул, заелозил на табуретке.
— А я все свое ношу с собой, — сказал Дивер и вытащил на унылый дневной свет туго набитое портмоне.
— А книги по оккультным наукам? А хрустальный шар, карты таро и прочую муть? — съязвил Влад. — А деньги, наконец?
Дивер спрятал портмоне, посмотрел на Владислава взглядом, словно говорящим: «Ох уж, эти дети!»
— Значит, бежим? — спросил Владислав. — Задвинем все: работу, дом — и сбежим?
— Опомнись, какая работа? Да кто тебе теперь будет давать заказы? Газеты-то выходят еще?
— Выходят, — сказал Степан, — но их никто не покупает. Не верят печатному слову.
— И то... — произнес Дивер и тем положил дискуссии конец.
Собирались недолго. Степан-бессребреник, сходив на пару с Севрюком до дома, вернулся с потертым брезентовым рюкзаком — настоящим кошмаром туристского снаряжения, который, как среднестатистический танк, был уродлив и вместе с тем почти бессмертен. Все немудреное добро бывшего сталкера находилось тут. Дивер ограничился кожаной барсеткой, так что Влад ему мог только позавидовать. Белоспицын же вовсе был теперь иждивенцем, из-за чего Владислав ему поручил тащить часть своего багажа.
Самому Владу было тяжело. Сердце кровью обливалось, когда на глаза попадались ценные, но слишком тяжелые, чтобы их унести, предметы быта. И все никак не верилось, что он вот так, сразу, покинет квартиру, в которой жил столько лет. Хотя нет, где-то в глубине души он сознавал — решение бежать пришло не просто так, на пустом месте, а выросло, созрело, оформившись из смутных тревог и страхов.
Скрепя сердце, вытащил винчестер из серой тушки компьютера, упаковал помягче, искренне надеясь, что в пути его не слишком растрясет. Хотелось взять и сам комп — стоящий хорошие деньги скоростной образец хай-тека. Но тяжел, слишком тяжел.
Нажитый годами нелегкого умственного труда скарб уместился в два черных баула с застежками-молниями. На боку одного было латиницей написано «Нижний Новгород», а второй имел рекламу импортного спортинвентаря. Обе сумки смотрелись как необходимый атрибут челнока и вызывали чувство сродни тому, что испытывают беженцы, бегущие с такими вот баулами из мест ведения боевых действий.
— Что, Влад, приуныл? — спросил Дивер. — Ниче, как говорили у нас во взводе — нет таких крепостей, чтобы мы не взяли... Или не сбежали.
Обвешались оружием — кто сколько мог, и сразу стали похожи на сбрендивших командос. Саня пыхтел под тяжестью одной из сумок.
На выходе Владислав оглянулся на квартиру и подивился ее обжитому, уютному виду. Нет, так даже в отпуск не уезжают! Квартиры так выглядят, когда в них собираются вернуться не позже вечера этого дня.
— Пошли, Влад! — поманил с лестничной клетки Степан, и пока Сергеев возился с замком, затянул: — Эх, прощай, родимая сторонушка! Возвернусь теперь едва ли!
— Век воли не видать! — подыграл Дивер, топая вниз.
— Врагу не сдается наш гордый «Варяг!» — допел Саня тонким голосом. — Пощады никто не желает!
Они веселились. Может быть, потому, что время пассивного бездействия закончилось, и вместо страшного кино пришла не менее страшная, но вместе с тем интерактивная игра? Человеку свойственно действовать — это отвлекает от ненужных дум.
Когда вышли на Школьную, то сразу подивились наступившим сумеркам. Дивер посмотрел на часы и возвестил о наступлении трех часов пополудни, следственно — о вечере думать еще рано.
— Облака, — сказал Степан, — осень скоро.
— Кстати, кто знает, какое сегодня число? — спросил Белоспицын.
— Сегодня четверг, да? Значит, вторник был двадцать восьмое... или двадцать седьмое...
— Сегодня тридцатое, — сказал Севрюк, — у меня в часах календарь. Четверг, август, тридцатое.
— Погода подводит. Да где это видано, чтобы в конце августа такие дожди?
— Это что! — произнес Приходских, поплотнее запахивая брезентовку. — Сегодня с утра шел, так ведь ледок был, заморозок! Иней на траве — ну чисто Новый год!
Двинулись прочь, вниз по Школьной, а оттуда свернули на пустую Стачникова. Неприятный ветер гнал вдоль тротуара мертвые листья. Дождик моросил вяло, на последнем издыхании. Лето выдалось неплохое — теплое, но без жары и засухи, в меру дождей, в меру ослепительных июньских деньков и благоуханных ночей. Но в конечном итоге за все приходится расплачиваться вот такими серыми моросящими сумерками.
— Вы заметили, — спросил Белоспицын, — как мало народу на улицах?
— Да совсем нет! — сказал Степан. — Может, они все того... изошли?
Шедший впереди Дивер процедил с неохотой:
— Не-е, просто прячутся. По квартирам сидят и в одиночку на улицу не ходят. Боятся вот таких, как мы.
Впрочем, скоро наткнулись на первый островок жизни — полтора десятка человек, стоящих гуськом друг за другом. Крошечный огрызок вечной очереди за водой. Стоящие совсем промокли, замерзли, выражение их лиц было страдальческим. При появлении вооруженных людей очередь подобралась и бессознательно сплотилась в более тесную группу. Кто-то вынул из кармана нехорошо блеснувший огнестрел, у остальных замелькали в руках ножи. Смотрели выжидающе и подозрительно. Дряхлая бабка с искаженной, безумной гримасой прижимала к себе канистру с водой — главное достояние, не обращая внимания на ту же воду, что кругом сыпалась с мрачных небес. Сморщенные губы шептали неслышимые ругательства, обращенные, без сомнения, к проходящим.
Влад нервно дергал плечом, ему не нравилось, как выглядит родной город. Замечал ли он такое раньше? Ведь выходил же из дома в последнюю неделю?
И замечал и не замечал одновременно. Отягощенный бытом, поисками воды и пропитания, зарабатыванием денег, этими бесчисленными, жизненно необходимыми мелочами — он видел нарастающую кругом разруху, но считал ее само собой разумеющейся. Может быть, надеялся, что со временем все придет в норму, успокоится и снова наступит ровная гладь размеренного бытия?
Но не наступила. Напротив, некий черный шторм только набирает силу, хотя и смел уже десятки, а то и сотни людских судеб.
Или нет, тут даже не шторм, тут скорее мазутное пятно, что расползается медленно, но верно, подминая под себя все новые километры пресловутой ровной глади. Она и остается ровной, но теперь уже мертвая.
