Дэвид Геммел - Легенда о Побратиме Смерти
Горкай вышел вперед, неся на плече тяжелый железный молот.
— Это Горкай, который прежде был нотасом, а теперь принадлежит к Волчьей Голове. Носта-хан сказал вам, что время Собирателя настало, и это правда. Пора нам забыть заблуждения прошлых лет. Посмотрите на себя! Вы все из Волчьей Головы, однако привели с собой бойцов, опасаясь братьев, сидящих рядом с вами. И вы опасаетесь не напрасно! Ведь нет среди вас ни одного, который при случае не убил бы другого, чтобы править вместо него. Все вы здесь враги, и это глупость худшего толка. Готиры богаты, а мы голодаем. Готиры грабят наши селения, а мы замышляем новые междоусобицы. Почему так? Или мы глупцы от рождения? Много лет назад надирские мудрецы совершили особенно вопиющую глупость. Они отняли у нашей земли ее волшебную силу и поместили ее вот сюда. — И Талисман достал из кармана своего козьего кожуха Глаза Альказарра. Он поднял камни вверх, и они засверкали при свете факелов. — В них сила степей и гор. Сила Богов Камня и Воды. С этими пурпурными камнями любой может стать ханом и даже бессмертным. Я видел их в деле. В бою меня пронзили насквозь, однако теперь на мне нет ни единого знака.
Все теперь смотрели на камни, и он читал алчность в каждом взоре.
— Глаза Альказарра! — воскликнул он, вызвав гулкое эхо в пещере. — И вы думаете, что Барцай, и Кзун, и Квинг-чин погибли ради того, чтобы какой-нибудь мелкий вождь Волчьей Головы мог владеть магией Богов Камня и Воды? Достоин ли кто-то из вас такой власти? Если есть такой, пусть выйдет сюда и скажет, почему он заслуживает такой чести!
Вожди переглянулись, и ни один не двинулся с места.
Талисман подошел к Каменному Волку и вставил камни в его глазницы, а после повернулся к Горкаю, и тот бросил ему свой молот.
— Нет! — вскричал Носта-хан.
Талисман отступил на шаг, размахнулся и обрушил молот на волчью голову. В этот миг камни вспыхнули ослепительным пурпурным огнем, который охватил Талисмана и залил всю пещеру. Между сталактитами сверкнула молния, и прокатился гром, от которого пол пещеры заколебался.
С потолка посыпалась пыль, и пылинки в пурпурном свете загорелись тысячью самоцветов. Потом пыль осела, свет померк, и Талисман бросил молот. Каменный Волк превратился в груду обломков, от Глаз Альказарра не осталось и следа.
— Что ты сделал? — завопил Носта-хан, бросившись к Талисману. Тот обернулся, и шаман попятился, разинув рот и моргая.
Горкай подался вперед... и остановился. Глаза Талисмана изменили цвет — пурпурный огонь камней перешел в них и теперь мерцал при свете факелов.
— Твои глаза... — прошептал Горкай.
— Я знаю, — ответил Талисман.
Пройдя мимо оцепеневшего шамана, он стал перед изумленными вождями.
— Сегодня я принимаю свое надирское имя. Талисмана больше нет. Он умер, когда волшебная сила вернулась в землю. Отныне я буду зваться Ульриком из Волчьей Головы.
ДРОС-ДЕЛЬНОХ, ТРИДЦАТЬ ЛЕТ СПУСТЯ
Друсс-Легенда, сидя рядом с молодым солдатом Пеллином, завершил свой рассказ.
— Вот так оно и вышло, что старались мы ради обыкновенной шлюхи! Зибен на это не сетовал: он получил Ниобу. Он отвез ее к себе домой и подарил ей самое красивое на свете ведро для углей. Она была хорошая женщина. Пережила его на десять лет. Он не был ей верен — по-моему, он вообще не знал, что такое верность, — однако оставался при ней, а это что-нибудь да значит.
Лекарь Кальвар Син подошел к ним.
— Мальчик умер, Друсс, — тихо сказал он.
— Знаю, будь ты проклят! Все умирают, хоть ты тресни. — Друсс погладил еще теплую руку Пеллина и встал. — Знаешь, он храбро сражался. Боялся, но не побежал. Держался стойко, как и подобает мужчине. Как ты думаешь, он что-нибудь слышал?
— Трудно сказать, Друсс. Теперь ты должен отдохнуть. Ты уже не юноша.
— То же самое твердят мне Рек, Хогун и все прочие. Ничего, скоро отдохну. Мы все отдохнем. Никого из моих друзей уже нет на свете. Бодасена я убил сам, Зибен пал при Скельне.
— А Талисман? Вы с ним больше не встречались?
— Нет. Должно быть, погиб в одном из сражений Ульрика. — Друсс через силу рассмеялся и провел скрюченными пальцами по серебристой бороде. — А как он гордился бы, видя надиров теперь! Все племена до единого пришли под стены Дрос-Дельноха!
— Ступай отдохни, старик. Иначе завтра ты будешь лежать на одной из этих коек, а не сидеть с ней рядом.
— Ладно, лекарь, ладно.
Друсс взял свой топор, вышел на лунный свет, поднялся на стену и стал смотреть на неоглядный надирский лагерь, занявший весь перевал.
Три из шести крепостных стен уже пали, и Друсс стоял теперь у башни над воротами четвертой стены.
— О чем задумался, старый конь? — спросил Лучник, выйдя из мрака.
— Ульрик сказал, будто я, если верить его шаману, умру здесь, у этих ворот. Что ж — место не хуже всякого другого.
— Ты не умрешь, Друсс. Ты бессмертен, это всякий знает.
— Я старый, усталый человек. И знал еще до того, как пришел сюда, что здесь я и останусь. Я ведь заключил договор со смертью, парень.
Лучник вздрогнул и переменил разговор.
— А ведь он тебе понравился, правда? Ульрик то есть. Что еще он тебе сказал?
Друсс не ответил. Что-то в их встрече с Ульриком беспокоило его, но он не мог понять что — и ему не суждено было это понять...
Несколько дней спустя Ульрик в своем шатре тоже думал о Друссе, вспоминая их последнюю встречу на убойной земле между первой и второй стенами. Солнце ярко светило, и дренаи недавно оставили Эльдибар, первую стену.
Ульрик вышел на пустое место и разостлал на земле пурпурный ковер. Воин принес ему кувшин вина, блюдо с финиками и сыр. Великий хан сел и стал ждать.
Вскоре со второй стены спустился Друсс. Воин постарел, его борода отливала серебром на солнце. «Вспомнишь ли ты меня, Друсс? — подумал Ульрик. — Да нет, где там. Темноглазый юнец, которого ты знал тридцать лет назад, превратился в пожилого, покрытого шрамами воина с лиловыми глазами». Друсс приблизился, и Ульрик с бьющимся сердцем узнал его топор, Снагу, нанесший такой урон врагу в святилище Ошикая. Уж не хочет ли воин обрушить его на голову Ульрика? Нет. Друсс был и остался человеком чести.
— Я чужой в твоем стане, — сказал дренай.
— Садись, пришелец, и поешь. — Друсс, скрестив ноги, сел напротив. Ульрик медленно расстегнул свой черный лакированный панцирь, снял его и бережно положил обок. Потом снял черные наголенники и нараменники. — Я Ульрик из Волчьей Головы.
— Я Друсс-Топор.
Дренай, прищурив светло-голубые глаза, смотрел на великого хана. Ульрику показалось, что он уловил проблеск узнавания. «Скажи же ему! Поговори с ним. Дай знать, как ты ему благодарен».
