Ольга Голотвина - Два талисмана
Всякие правила вроде «не бей лежачего» Мирвик с детства не понимал. Он тут же отвесил акробату несколько крепких пинков, которые надолго вывели того из строя. И успел обернуться как раз вовремя, чтобы увидеть влезающего на крышу с другой стороны клоуна.
Удар ногой в лицо — и «человек-пес» сорвался наземь. Но тотчас поднялся, покрутил головой и упорно полез наверх, а рядом уже карабкалась Сариви.
Мирвик схватил Милесту за руку, рывком заставил ее подняться.
Прыгать надо, прыгать!
Но циркачи вокруг конюшни — кольцом…
А проклятый акробат — железный он, что ли? — уже поднялся, шагнул к Мирвику… лицо страшное…
И тут в голову акробату метко ударил камень. Мужчина рухнул на колени, вскинул руки к лицу. Меж пальцами просочилась кровь.
Со стороны обрыва рванулся женский голос — командный, жесткий, бесстрашный:
— Вяжи циркачей, парни! От переулка заходи, тесни к обрыву, чтоб не сбежали!
За спинами циркачей стояла Авита — растрепанная, злая. Сейчас в ее облике не было ничего потешного. Она громко, деловито отдавала приказы:
— Наррабанка тут за главную, ее хватайте! И клоуна!
Циркачи заметались, ища взглядами новых врагов.
А Мирвик не потратил ни единого лишнего мгновения. Он толкнул Милесту:
— Прыгай!
Почти спихнул девушку с края крыши — и тут же спрыгнул следом. Приземлился ловко, упал на бок — и тут же вскочил. Помог встать Милесте — хвала богам, девчонка ничего себе не сломала.
— Бежим! — приказал ей Мирвик. И махнул рукой Авите: мол, не стой столбом!
Циркачи опомнились, и все — взрослые и дети — кинулись ловить беглецов. В воздухе замелькали камни и палки. Мирвику крепко угодили в плечо, Милесте палка ударила меж лопаток — хорошо, что кидала детская рука.
Пробиваться к площади было невозможно. В отчаянии Мирвик повернул к заброшенному дому. Милесту он тащил за руку.
На пути встала крепкая, коренастая баба. Мирвик не стал вспоминать, чем та занимается в труппе. Ударил в подбородок — сильно, как мужчину. Та отшатнулась, удар пришелся вскользь, но Мирвик проскочил мимо тянущихся к нему рук.
Парень не заметил, когда его догнала Авита, но к двери дома они прибежали одновременно. Мирвик рванул дверь в отчаянной надежде: вдруг не заколочена?
Дверь распахнулась с такой легкостью, что парень чуть не упал. Все трое влетели в дом. Мирвик захлопнул дверь, шаркнул ненадежным, хлипким засовом.
«Выломают!.. Да, здесь еще окно!»
Парень вцепился в дверную ручку.
— Милеста, захлопни ставни и держи как сможешь! Авита, найди палку или доску — ставни закрыть, вместо засова!
Милеста захлопнула ставни, затараторила нервно:
— Здесь бродяги живут, они ушли с утра, циркачи хотели меня тут запереть, а бродяги сказали: у циркачей свои дела, а у них — свои…
Авита, не обращая внимания на приказ Мирвика, спокойно, даже задумчиво провела ладонью по ставням, словно пытаясь пальцами нарисовать окошко. Затем подошла к двери, которую уже дергали снаружи, присела на корточки, скользнула пальцами над порогом, коснулась дверного косяка.
— Все, — сказала она, вставая. — Теперь уже все. Никто не откроет эту дверь. И ставни тоже.
В голосе ее звучали усталость и равнодушие.
— Какого демона?! — рявкнул Мирвик. — Засов хлипкий, а на ставнях и вовсе…
— Никто сюда не войдет, — сухо перебила его Авита. — Пока я не захочу.
В окно забарабанил град ударов, но ставни даже не дрогнули.
И тут Мирвик вспомнил театральный балкончик, на котором Авита подновляла декорации. И дверь, которую нельзя было открыть, пока художница не вышла с балкончика.
— Авита… — хрипло спросил парень. — Авита… ты — колдунья?
Девушка хмуро кивнула.
* * *На Новой пристани кипела работа. Грузчики один за другим бежали по нешироким подрагивающим сходням, придерживая на плечах тяжелые тюки. Ремесло их требовало немалого умения и изрядной силы.
За разгрузкой наблюдал немолодой сухощавый мужчина в простом коричневом камзоле без единого украшения, если не считать небольшой вышивки серебром по темной ткани на левой стороне груди. Но вышивка эта стоила любых драгоценностей: оскаленная волчья морда — знак Клана.
Чарагри Звериная Тень, один из самых богатых и уважаемых жителей Аршмира, стоял у сходней скромно, не требуя к себе особого внимания. Но людской гомонящий водоворот почтительно огибал его, чтобы не толкнуть ненароком Сына Клана.
Чарагри неспешно беседовал со старшим сыном о возможности новых связей с наррабанскими купцами, о пиратских набегах на торговые караваны и о том, как ненадежны посланные за море приказчики.
— Как бы ни был человек честен да надежен, а потрется возле больших денег — враз глаза разгораются. Я, конечно, тщательно подбираю помощников, но всерьез верю только тебе. А потом буду верить только внукам… Эх, что ж вы с невесткой мне девчонку родили? Она, конечно, прелесть, храни ее Безликие, но не ей же я со временем торговлю оставлю!
Айчар Белый Зверь, статный, щеголеватый молодой человек, обиделся за свою новорожденную дочь:
— Это как девочку воспитать! Мне рассказывали, что в «Заморских пряностях», у старого Сауфеста, счетные книги ведет невестка, да и другие родственницы без дела не маются. И что, разорился от этого Сауфест?
— Не разорился, — признал старший Волк. — Но как-то у меня на девчонок надежды мало.
— Отец… а не пора ли нам младшенького женить? Ну, раз тебе так хочется внуков…
— Айчар, что ты говоришь? Да он, бедняга, в первую брачную ночь под кровать забьется!
— Если жена будет красивая и умная — не забьется. Ну, в крайнем случае, она его к себе понемногу приучит.
— Красивую и умную, сынок, за Лейчара не отдадут.
— Из Клана, может, и не отдадут, хотя, если поискать, глядишь, и сыщется бесприданница. А не сыщется — можно найти хорошую Дочь Рода.
— Пожалуй, что и… — начал было Чарагри, но ему помешал веселый, приветливый окрик, перекрывший гомон толпы:
— Эге-гей! Отец! Айчар!
Оба Волка обернулись на незнакомый голос — и окаменели.
По пристани легкой походкой шел светловолосый юноша. Его тонкое безусое лицо светилось оживлением.
— Я так и думал, что найду вас здесь! — приблизившись, заговорил юноша. — Уж извините, что отрываю вас от дел, но надо поговорить. Вам наверняка про меня наскажут разного, так лучше уж сам покаюсь. Как в «Двух наследниках» сказано: «Отцовский гнев ужасен, но его смирит сыновнее повиновенье…» Понимаешь, отец, я тут ввязался в Поединок Чести.
Чарагри и Айчар поглядели друг на друга. Старший в смятении произнес:
