Марина Дяченко - Магам можно все
Работник во дворе закончил рубить дрова и принялся собирать их в поленницу; из-за черепичных крыш тонким краешком показалось солнце. Я прищурился.
Наймем карету… Прощай, Северная Столица, прощай, префект, счастливо оставаться, ваше величество. Только вы нас и видели. Уже завтра — завтра! — будем дома… Сова, какое счастье!
Я понял, что пою, причем вслух, причем довольно громко; испуганно примолк — вокальными данными меня природа обделила, и я еще в детстве отучился развлекать себя фальшивыми звуками. Какой конфуз, не разбудить бы Ору…
Она перевернулась с боку на бок. Вздохнула и улыбнулась во сне. Я на цыпочках подошел к постели, сел рядом на ковер и несколько блаженных минут разглядывал ее — ее брови, ее опущенные ресницы, как она спит.
В коридоре бухали чьи-то неделикатные шаги; я щелкнул пальцами, прикрывая комнату от посторонних звуков. Поднялся, снова прошелся по комнате; подошел к большому зеркалу на стене. Мой голубой глаз сиял, как чистое блюдце, а желтый потускнел до того, что казался добропорядочным карим.
Я отступил на шаг и оглядел себя с ног до головы; с трудом сдержался, чтобы не внести с помощью заклинаний кое-какие исправления в фигуру. Неудобно, Ора заметит…
Я подмигнул своему отражению. Нашел среди одежды собственные подштанники, наступил голой пяткой на оторвавшийся крючок, беззвучно зашипел от боли — не переставая при этом широко и счастливо улыбаться.
Сова! Я счастлив. Хорт зи Табор — счастлив. Мне хочется поймать хозяина гостиницы, взять за мясистые уши и целовать в жесткий нос. Мне хочется безобразничать, хулиганить, пугать прохожих магическими фокусами — как в раннем детстве…
Повинуясь моему приказу, тонкая Орина сорочка выбралась из объятий моей рубашки, церемонно поклонилась, приподняла пустым рукавом краешек подола; рубашка воспарила следом. Зависла рядом, поигрывая пуговкой ворота, потом галантно протянула рукава…
Я был единственным зрителем этого спектакля. Я сидел в кресле в одних подштанниках и млел от восторга, глядя на танцующее белье; по комнате ходил легкий ветерок, Ора спала, и пусть выспится, ведь впереди — долгая дорога…
Потом развлечение наскучило мне, и одежда, будто обессилев, опустилась на край кровати.
Солнечный луч вошел в комнату и уперся в стену напротив окна. Пора вставать; подумав, я снял защиту от внешних звуков. В комнату ворвались галдеж работников во дворе, далекое мычание, стук деревянных башмаков…
— Ора, — сказал я ласково.
Она спала.
Я дам ей еще несколько минут. Больше нельзя — надо отправляться, надо ехать, сейчас рано темнеет, время пускаться в путь…
На пыльной полке стояли несколько столь же пыльных, никому не нужных книг. Зачем они здесь? Вряд ли постояльцы этого номера когда-либо испытывали потребность в чтении…
Рядом с книгами, на свободной половине полки, стояла фарфоровая кукла — большеглазая, большеротая, с белом с вышивкой крестьянском платьице. На пышном подоле можно было прочитать надпись: «Арту Слизняку от общины огородников Приречья, процветать вам и радоваться…»
Я хмыкнул. Кто такой Арт Слизняк, процветает ли, с какой стати община огородников решила одарить его фарфоровой куклой, как кукла оказалась на гостиничной полке…
Я нахмурился. Какая-то неправильность, какая-то темная ненужная мысль, скользнувшая по дну сознания, заставила мою кожу покрыться мурашками.
Что случилось? Что за слово заставило померкнуть радость этого утра? Погасило эйфорию?
Арт Слизняк? Никогда не слышал такого имени.
Приречье? Никогда там не был.
Огородники?
Я через силу усмехнулся. Отошел от полки, пересек комнату, не глядя под ноги, наступая на разбросанные вещи.
Осторожно сел на край кровати.
Взгляд мой возвращался к полке, будто примагниченный. Ора спала. Тяжелое ощущение не уходило.
Процветать вам и радоваться…
Кукла.
Кукла, вот это слово. Не произнесенное. Фарфоровая кукла.
Я тряхнул головой. Ерунда какая-то. При чем здесь…
Сладко посапывала Ора. Под платком возился совенок; я встал, зачем-то переставил клетку на подоконник. Прошелся по комнате; отыскал среди груды вещей на полу футляр с Карой. Вытащил глиняного уродца, посмотрел в ничего не выражающее безглазое лицо.
Предчувствие превратилось в чувство. Осознание было таким тяжелым и плотным, что даже отбрасывало тень — зловещую тень катастрофы.
Ответы на все вопросы были рядом, были здесь; следовало протянуть руку и взять их. Сложить фрагменты мозаики и рассмотреть картинку целиком; от осознания того, что я могу на ней увидеть, волосы зашевелились у меня на голове.
Наверное, я мог бы догадаться и раньше.
А может и нет. Возможно, мне следовало все это пережить — смерть Оры и ее возвращение. И эту ночь. И все, что между нами случилось. И все слова, которые мы сказали друг другу в те короткие моменты, когда губы наши были свободны.
И это утро. И это счастье. И танец одежды. Все это, пережитое мною впервые. Мною, внестепенным магом, которому можно, казалось бы, все.
Впервые в жизни я привязался к человеческому существу так сильно, чтобы потеря его была равнозначна для меня потере смысла, концу всей жизни. Мне вспомнился Март зи Гороф: «У меня была падчерица. Девочка четырнадцати лет, умница, тонкая натура… совершенно одинокая. Я приютил ее…»
Этот, каждую весну выдававший своему дракону по девственнице, едва удерживал слезы, вспоминая свою Елку. Девочку Елку, которая не прожила в его замке и месяца. Без которой он, презиравший всех на свете, чувствовал себя осиротевшим.
«Мне подсунули куклу… К каждому из препарированных — к каждому! — незадолго до похищения присасывался близкий друг, подруга, любовница…»
При-са-сы-вал-ся… Провоцируя любовь, провоцируя нежность, дружбу — все лучшие чувства, на которые жертва в повседневной жизни и способна-то не была. Как не имел друзей старикашка-купец, как не имела подруг ювелирша, как не любил родного сына Март зи Гороф…
Ора пошевелилась. Откинула со лба светлые волосы; села на кровати. Меня почти против воли захлестнула волна… нежности, вот что это было за чувство. Хотелось забыть все, ничему не верить, выбросить глиняного болвана, расколотить эту глупую фарфоровую куклу, уехать с Орой домой, как и собирался, будет зима, будет новая жизнь, спокойная, счастливая, полная смысла…
Ора встретилась со мной глазами. Улыбнулась; нахмурилась:
— Что-то опять случилось, Хорт?
— Случилось, — ответил я одними губами.
— Вы пугаете меня, — сказала она после паузы.
— Я сам испуган, — признался я.
