Сергей Лукьяненко - Сумеречный дозор
— Мы — инспекция министерства здравоохранения, — сказал Лас. — И лучше бы вы объяснили, кто додумался сжигать скошенную коноплю у воздухозаборников системы вентиляции;
— К-какую коноплю? — начал заикаться техник.
— Древовидную! — отрезал я. — Пошли, Лас. Мне еще положено дать тебе необходимые объяснения.
Мы вышли из зала — навстречу бежали какие-то сотрудники, какие-то солдаты с автоматами. Бардак был такой, что на нас внимания не обращали — а может быть, нас прикрывали остатки магического щита. В конце коридора мелькнула розовая задница немецкого туриста — он бежал вприпрыжку, так и не вынув палец изо рта. За ним спешили двое в белых халатах.
— Слушай сюда, — сказал я Ласу. — Кроме обычного, человеческого мира, который доступен глазу, существует еще и сумеречный мир. Попасть в Сумрак могут только те…
Я сглотнул и запнулся — мне снова представился Костя. Совсем давнишний Костя, еще ничего не умеющий пацан-вампир…
«Смотри, я трансформируюсь! Я — ужасная летучая мышь! Я лечу! Я лечу!»
Прощай. У тебя и впрямь получилось.
Ты летишь.
— Попасть в Сумрак могут только те, кто обладает… — продолжил я.
ЭПИЛОГ
Семен вошел в кабинет вместе с Ласом — подталкивая того перед собой, будто пойманного с поличным мелкого Темного колдуна. Лас вертел в руках туго свернутую бумажную трубочку и все старался спрятать ее за спину.
Семен плюхнулся в кресло и буркнул:
— Твой протеже.. Антон: Ты и разбирайся.
— Что случилось? — насторожился я.
Лас вовсе не выглядел виноватым. Так, слегка смущенным.
— Второй день стажировки, — сказал Семен. — Простейшие, элементарные поручения. Даже не связанные с магией…
— Ну? — подбодрил я.
— Попросил его встретить в аэропорту господина Сисукэ Сасаки из токийского Дозора…
Я хмыкнул. Семен побагровел:
— Это обычное японское имя! Не смешнее, чем Антон Сергеевич!
— Да я понимаю, — согласился я. — Это тот самый Сасаки, что вел дело девочек-оборотней в девяносто четвертом?
— Тог самый, — Семен заерзал в кресле. Лас продолжал стоять у дверей. — Он проездом в Европу, но что-то собирался обсудить с Гесером. — Это я уже понял, — сказал я. — Я другое хочу узнать — зачем ты все это пишешь?
— И что случилось?
Семен возмущенно посмотрел на Ласа. Откашлялся и сказал:
— Господин стажер очень интересовался у меня, знает ли уважаемый Сасаки русский. Я объяснил, что не знает. Тогда господин стажер отпечатал на принтере плакатик и отправился встречать японца в Шереметьево… Да покажи ты плакат!
Лас со вздохом развернул рулончик.
Очень крупным шрифтом были напечатаны иероглифы японского имени. Не поленился Лас, поставил японские драйвера.
А повыше — шрифтом чуть поменьше — было напечатано:
«Второй московский конгресс жертв насильственного заражения холерой».
Сохранить каменное лицо стоило мне огромных усилий.
— Зачем ты это написал? — спросил я.
— Я всегда так иностранцев встречаю, — обиженно сказал Лас. — И своих деловых партнеров, и родственников — у меня за рубежом родня есть… Если они по-русски ни слова — я крупно печатаю имя на их родном языке, а поменьше — что-нибудь смешное на русском. Например: «Конференция транссексуалов нетрадиционных ориентации», «Европейский фестиваль глухонемых музыкантов и исполнителей», «Форум активистов всемирного движения за полное половое воздержание»… И стою с плакатиком вот так… поворачиваюсь во все стороны, чтобы все встречающие увидели…
— Когда человек из таможни выходит — уже всему залу интересно узнать, кто он такой, — невозмутимо пояснил Лас. — При его появлении все улыбаются, многие аплодируют, свистят, машут руками. Человек-то все равно не понимает, почему такая реакция! Он видит только то, что все ему радуются, замечает свое имя — и ко мне. А я плакат быстро свертываю, веду его в машину. Человек потом всем рассказывает — какие замечательные, дружелюбные люди в России! Его все встречали улыбками!
— Балда, — с чувством сказал я. — Это человек. А Сасаки — Иной. Высший Иной, между прочим! Он русского не знает, но смысл надписей воспринимает на понятийном уровне!
Лас вздохнул и потупился:
— Да понял уже… Ну, если виноват — гоните в шею!
— Господин Сасаки обиделся? — спросил я. Семен пожал плечами.
— Когда я все объяснил, то господин Сасаки изволил долго смеяться, — сообщил Лас.
— Пожалуйста, — попросил я. — Не делай так больше.
— Вообще?
— Хотя бы с Иными!
— Конечно не стану! — пообещал Лас. — Смысл шутки теряется.
Я развел руками. Посмотрел на Семена.
— Подожди меня в коридоре, — велел Семен. — Плакат оставь!
— Вообще-то я коллекцию… — начал было Лас, но плакат оставил и вышел,
Когда дверь закрылась, Семен усмехнулся, взял плакат и снова свернул. Сообщил:
— Пройдусь по отделам, повеселю народ… Ты как?
— Ничего, — я откинулся в кресле. — Обживаюсь.
— Высший… — протянул Семен. — Ха… А говорили — выше головы не прыгнешь. Высший маг… Какую карьеру сделал, Городецкий!
— Семен… я-то тут ни при чем. Так получилось.
— Да знаю, знаю… — Семян встал, прошелся по кабинету. Маленький конечно кабинет, но все-таки… — Заместитель по кадрам… ха. Темные теперь станут мутить воду. С тобой и Светланой у нас четверо высших. А у Дневного, без Саушкина, остался один Завулон…
— Пусть рекрутируют к себе кого-нибудь из провинции, — сказал я. — Я не против. А то дождемся нового визита Зеркала.
— Мы теперь ученые, — кивнул Семен. — Мы на ошибках всегда учимся.
Он двинулся к двери, почесывая живот сквозь линялую футболку — мудрый, добрый, усталый Светлый маг. Мы все становимся мудрыми и добрыми, когда устаем. У двери остановился, задумчиво посмотрел на меня:
— Жалко Саушкина. Хороший был парень, насколько это возможно… для Темного. Ты сам-то сильно переживаешь?
— У меня не было выбора, — сказал я. — И у него не было… и у меня. Жаль.
Семен кивнул:
— И «Фуаран» жалко…
Костя сгорел в атмосфере через сутки после своего прыжка на орбиту. Все-таки это оказалась не слишком точная орбита.
И дипломат сгорел вместе с ним. Их держали в лучах локаторов до последней минуты. Инквизиция требовала организовать запуск шаттла, подобрать книгу, но для этого не хватило времени.
Что по мне — так и замечательно, что не хватило.
Возможно он даже был жив, когда на высоте сотни километров его скафандр начал гореть под огненными поцелуями атмосферы. Все-таки он был вампир, и кислород для него не так важен, как для обычного Иного — как и перегрев, и переохлаждение, и прочие прелести космоса, поджидающие космонавта в легком полетном скафандре. Я не знаю и не стану рыться в справочниках. Хотя бы потому, что никому не дано узнать, что страшнее — смерть от удушья, или смерть в огне. Ведь никто не умирает дважды — даже вампиры.
