Крылья распахнуть! - Голотвина Ольга Владимировна

Мара устроилась на корме у якорь-клюза и с удовольствием вспоминала внезапное возвращение Филина, Литы и остальных. Жаль, не удалось как следует послушать про спасение подруги. Лескатов-то кормить надо!

Зато двойная радость: по дороге к загону встретила Ференандо. Поделилась новостью. Тот заулыбался, пожелал Лите счастья и сказал, что вскоре подойдет побеседовать с капитаном Бенцем – не нужен ли ему второй погонщик?

Хоть бы сладилось! Хоть бы довелось полетать вместе! Мара уже и жизни себе не представляла без этих сияющих глаз, без этой белозубой улыбки, без этих крепких рук.

Как он навещал ее тайком здесь, на борту! Как кричал чайкой, подавая знак! И плевать, что по ночам чайки не кричат…

И только Мара об этом вспомнила, как от воды послышался крик чайки!

Девушка встрепенулась. Огляделась в поисках Олуха – нет его, хвала богам, он на носу, он не слышит!

Как же тихо подошла лодочка!

А якорная цепь легко звякнула в клюзе…

Он поднимается по цепи, этот безумец!

– Уходи, – негромко сказала Мара. – Завтра приду к тебе сама.

– Завтра? – послышался снизу тихий, но страшный голос. – До завтра кто-то из нас не доживет. Я понял, когда ты ушла… ты так радовалась, что вернулся твой капитан… ждала его, да?

– А мне надо было рыдать? – так же тихо и страшно отозвалась Мара. – Сгинь, сумасшедший! Завтра поговорим. – Голос женщины смягчился. – Ну, люблю тебя, дурака, люблю!

– А если любишь – один поцелуй. Сейчас. Я почувствую, лжешь ли ты.

– И тогда исчезнешь?

– Исчезну легче тени!

На мгновение Мара заколебалась.

Но это же Бертран Острая Шпага, хоть и зовут иначе… Он не может, как другие… как обычные люди…

– Только быстро и тихо, – вздохнула она.

Ференандо не заставил себя ждать. С якорной цепи – на скобу сложенного крыла, через фальшборт… и вот он уже в потоке лунного света стоит перед Марой. Весь в черном, босой, улыбается.

– Один поцелуй, сердце мое!

А Мара уже забыла обо всем. Даже о том, что она на вахте. Всем телом качнулась к любимому.

Он так же пылко принял ее в объятия.

Притянул к себе. Закрыл рот поцелуем.

И сильными пальцами прижал жилку на шее.

Женщина тяжело осела к его ногам.

Ференандо огляделся.

Он был на борту не первый раз. Где каюта капитана – знал.

Второго вахтенного не было видно. Может, даже не понадобится его убивать.

Мужчина бросил взгляд на Мару, лежавшую у его босых ног. Губы Ференандо беззвучно произнесли:

– Дура.

2

Лезвие ножа, точно войдя в щель, аккуратно приподняло щеколду. Убийца придержал дверь, чтобы не резко открылась, не скрипнула.

В открывшуюся щель убийца увидел лишь темноту: магический светильник, о котором рассказывала Мара, был потушен, а иллюминатор закрыт створками.

Чуткое ухо убийцы уловило во тьме сонное дыхание.

Ференандо замешкался на пороге, рискуя быть замеченным вторым вахтенным. Он колебался меж здравым смыслом и тщеславием.

Если он сейчас перережет горло спящему Бенцу и тихо вернется к лодке… что ж, эдон Манвел будет доволен и щедро наградит догадливого слугу.

Но если ему удастся добыть Бенца живьем и представить пред очи «короля без короны»… о-о, какое блистательное будущее развернется перед удальцом Ференандо!

А такая возможность есть! Одно ловкое движение, два-три слова – и мерзавец Бенц не только сам явится в Порт-о-Ранго, но еще и шхуну пригонит!

Это опаснее, чем просто ударить ножом. Но когда Ференандо ду Вега-Тьерра боялся рискованных дел?

Тщеславие напало на здравый смысл и загрызло его насмерть.

Бесшумный шаг за порог… каюта маленькая, до койки три шага…

Второй шаг…

И нога наступила на что-то мягкое, живое.

Раздался гневный вопль – и в босую ногу вцепились когти.

Спандиец мог бы смолчать, получив рану. Но нападение из мрака было таким неожиданным, что Ференандо взвыл.

И слились вместе два голоса. Полный страха и боли крик убийцы – и боевой клич свирепого кота, продолжавшего драть чужака когтями и не дававшего вражеским рукам оторвать себя от добычи.

Этот двойной ор не только разбудил капитана, не только заставил сорваться с коек всю команду – он встряхнул даже трюмных крыс, еще не добитых котом по прозванию Бертран Острый Коготь.

Эдон Ференандо ду Вега-Тьерра угрюмо стоял на палубе. Бежать он не пытался. Столпившийся вокруг экипаж «Миранды» не дал бы ему даже дернуться.

Кот-победитель сидел на бухте каната и старательно вылизывался. Ни команду, ни изловленного злодея Бертран не удостаивал даже взглядом. Хотя на пленника вполне стоило посмотреть. У Ференандо был такой вид, словно его основательно пытали. Правая нога и обе руки изодраны в кровь, даже на физиономии следы когтей – хотя даже сам кот вряд ли смог бы понять, как он до лица-то дотянулся. По сравнению с этими боевыми ранениями не казалась такой уже страшной скула, подбитая в драке с леташами.

Боцман и Райсул, в отличие от кота, не сводили глаз с несостоявшегося убийцы. В их взглядах читалась судьба пленника, весьма простая и незавидная.

У юнги Олуха вид был такой, словно это его изловили на месте преступления. Боцман успел емко и веско высказать ему свое мнение о вахтенных, под носом у которых по кораблю шастают убийцы.

Боцман понимал, что бранить надо бы Мару. Но язык не поворачивался. На нее и смотреть-то было горько.

Женщина сидела на палубе, глядя перед собой пустыми, мертвыми глазами. Она молчала с тех самых минут, когда ее привели в чувство, рассказали о поимке убийцы – а она взахлеб, громко покаялась в невольном предательстве. Выкричалась – и теперь молчала.

Рядом с Марой, словно охраняя ее, застыли Лита и Филин.

Илв запутался в происходящем, но с уверенностью понял: Маре сейчас плохо. И Филин готов был драться за подругу хоть с целым светом… лучше, конечно, вон с тем расцарапанным чужаком.

– Капитан, ты глянь, что я нашел-то! – подошел к Бенцу погонщик. – Он эту штуку обронил, когда наш Бертран его взял в обработку.

На лопате, которой юнга обычно разбрасывал по палубе песок, Отец осторожно держал гладкую золотистую веревку, завязанную петлей и по концам украшенную черными шариками.

Капитан присвистнул:

– Если это то, о чем я думаю… ну, тогда эта тварь и каторгой не отделается!

– А докажите, что мое! – дерзко откликнулся пленный. – Мало ли какая дрянь у вас на шхуне валяется!

– Что такое, а? – шепотом спросил Райсул боцмана.

Тот негромко объяснил:

– Я так понимаю, какое-то незаконное колдовство. У нас чародеи получают разрешение от властей: кто светильники делает, кто талисманы для лескатов, кто еще что… А вредные для людей штуковины делать запрещено.

Отец услышал и добавил мрачно:

– Я про такое читал. И даже видел один раз. Эту петельку на человека накинуть, заклинанье сказать – и человек будет в твоей власти. Что велишь, то и сделает.

– Вот так, да? – оскалился Райсул. – Может, накинуть ее на шею этому… кошачьему корму? И велеть убить эдона Манвела?

Капитан заинтересованно обернулся на голос – но тут же махнул рукой:

– Не выйдет. Мы заклинание не знаем. А он вряд ли скажет… вот ты бы сказал?

– Ну, у меня бы, может, и сказал, – бросил Хаанс. Увидел на поцарапанной физиономии пленника презрительную ухмылку – и мрачно закончил: – А нет, так хоть потешусь.

– Да, верно, – кивнул Отец. – С этим что делать будем? Властям сдадим или сами пришибем? Что скажешь, капитан?

Бенц на миг замешкался, принимая решение. Но этот миг все изменил. Потому что при словах «с этим что делать» очнулась Мара.

Подняла голову. Глянула по сторонам, словно ища спасенья. И заговорила быстро, отчаянно, страстно:

– Что бы вы для него ни решили – все гаду мало! Но я прошу… я умоляю, заклинаю всеми нашими полетами… что для него присудите, то пусть и для меня будет! Ему нож – и мне нож, ему виселицу – и меня туда, я же его на борт пустила! Если он сдохнет, а я в живых останусь – мне потом руки на себя накладывать, а это грех! Вижу, что он за тварь такая… ненавижу… но забрал он мое сердце, вырвал… не переживу его!