Александр Ильванин - Клуб любителей фантастики, 2007
Время шло, аппарата же так и не было. И Лёвка замыкался, ходил сам не свой, на уроках отвечал невпопад, а сразу после школы запирался дома и категорически отказывался с кем-нибудь разговаривать. А потом появились рисунки жуков. Карандашные — на тетрадных листах в голубую клеточку, меловые — на стене гаража Митрича и зыбкие, выведенные прутиком в пыли у подъезда. Лёвка таскал рисунки школьному учителю физики, часами ждал у соседнего подъезда работающего в городской администрации отца Катьки Морозовой и, говорят, даже писал письма в какое-то министерство. Так продолжалось до декабря. Закончилась грязная, промоченная дождями и залепленная заплатками порыжевших листьев, осень, наступила зима. В первый день декабря серое небо, наконец, разродилось первым мелким снежком, и в этот же день пропал Лёвка — во второй раз за последние полгода.
Но теперь всё было по-другому: не сновал по двору вечно недовольный участковый, забыли, не спрашивали о Лёвке учителя, молчали и старались не появляться на людях Лёвкины родители. И только беспроводной телеграф бабушек у подъезда временами подбрасывал версии одна другой фантастичней.
Прошел тихий, без Лёвкиных хлопушек и фейерверков, Новый год, начали подтаивать, сосульками тянуться к земле снежные шапки на крышах, пробились сквозь снег первые зелёные травинки, а Лёвки всё не было и не было…
Он появился так же внезапно, как и в первый раз. Просто однажды утром, выйдя на свой балкон, я увидел его на соседнем. Лёвка стоял, опершись о перила, ворочал носком домашнего тапочка завалившуюся на бок банку с краской и смотрел куда-то вдаль.
А еще через неделю Лёвка вернулся в школу: за апрель и май умудрился сдать весь пропущенный материал и закончил год без единой четверки. На вопросы о том, где его носило всё это время, Лёвка не отвечал, а однажды указал на усеянный мелкими точками сгиб локтя и загадочно сообщил, что ради блага человечества ему пришлось с ними согласиться. Кто такие были эти «они» и что за спорные вопросы решал с ними Лёвка, так и осталось тайной…
А потом мы выросли: когда-то представлявшийся таким высоким Жека вдруг оказался на полголовы ниже меня, ябеда и зануда Костик отрастил мерзкие усы-щеточку и поступил на работу в какую-то таинственную организацию, успел жениться и развестись Лёвка.
Всё шло так, как и должно было идти, пока однажды из миллионов телевизоров и радиоприемников на нас не выплеснулась новость: установлен контакт с инопланетной цивилизацией. Цивилизацией, во много опережающей нас в развитии, цивилизацией, способной решать, что для нас хорошо, а что — нет. Вряд ли кто сможет объяснить, как и почему правительства всех до единой стран беспрекословно подчинились решениям чужаков, однако зависшие на орбите треугольные корабли-наблюдатели вскоре стали привычной картиной, а передаваемые на землю распоряжения исполнялись безотлагательно и со всей возможной точностью.
Надо признать, до поры до времени ничего предосудительного в этих распоряжениях не было. Пока однажды не вышел приказ о поголовной вакцинации. От какого неизвестного человечеству недуга должна была спасти нас эта прививка, до сведения не доводилось.
Прохлада смоченного спиртом клочка ваты где-то чуть ниже лопатки, крупный шприц, наполненный розовой, похожей на смородиновый кисель жидкостью и необъяснимое ощущение чего-то инородного в организме на всю оставшуюся жизнь… И только потом, месяца через три, нам сообщили о крошечном полуорганическом маячке, который будет жить в теле человека независимо от того, хотим мы этого или нет. А чтобы утихомирить особо недовольных, припугнули: маячок-де связан с жизненно важными органами, и попытка извлечь имплантат неизбежно приведет к смерти носителя. Врали, наверное. Но проверять на себе не хотелось.
Для чего нужна вся эта канитель, нам соизволили объяснить спустя еще месяц: население Земли угрожающе растет, ее невосполнимые ресурсы тают на глазах — какой из этого выход? Да элементарный! Наши инопланетные просветители решили прирост аборигенов контролировать со всей возможной строгостью, а для пущего блага землян малыми порциями уменьшать размер уже существующей популяции.
Именно тогда на окраинах городов в срочном порядке были смонтированы мегаэкраны, а с прежде чистого неба упал первый цветной жук.
* * *Обжигаясь и недобрым словом поминая полное отсутствие у Лёвки хоть какого-нибудь кулинарного таланта, дожевываю подгоревшую яичницу, бросаю взгляд на часы, хватаю сумку и выскакиваю в подъезд.
Улица встречает привычным шумом мегаполиса, бросает в душное, пропитавшееся запахом раскалённого металла метро и через несколько минут выплевывает на поверхность за две сотни метров от работы. Хочется срезать путь и пойти наискосок, через площадь, но сегодня нельзя: сегодня цветной день. Поправляю съезжающую с плеча сумку и ныряю под защиту бегущего вдоль всей улицы широкого бетонного карниза.
Я шагаю, стараюсь не наступать на пятки идущим передо мной людям. Ширина карниза — полтора метра. Ширина тротуара — восемь — десять. Но тротуар пуст — серое небо продолжает сыпать цветным дождем блестящих титановых жуков. Жуки падают на асфальт, едва заметно встряхиваются и, ловко перебирая тремя парами тонких шипастых ног, устремляются на запад — к мегаэкранам.
На проходной протягиваю охраннику пропуск.
— Фамилия, имя? — тщательно разглядывает фотографию он.
— Александров. Павел.
— Цвет?
— Зелёный.
— Код оттенка?
— БД 134-75.
— Проходите, — охранник возвращает мне пропуск, и я, по привычке шагая через ступеньку, поднимаюсь по большой мраморной лестнице. Я поднимаюсь, а гулкое эхо доносит до меня обрывки слов с проходной: «Фамилия… цвет?».
Добравшись до двери конторы, киваю секретарше.
— Доброе утро, Леночка!
— Доброе утро, Зелёный БД 134-75, — премило улыбается она.
Сколько здесь работаю, одного понять не могу: как в целом не блещущая сообразительностью и за три года не удосужившаяся выучить имя-отчество директора Леночка помнит наши цвета и оттенки. В конторе-то, дай бог, без малого полторы тысячи человек. И каждого из них Леночка приветствует по индивидуальному коду. И ещё ни разу на моей памяти не ошиблась.
Как обычно, в цветные дни все мы старательно создаем видимость работы: носимся по коридорам, зажав подмышкой кипу бумаг, изобразив на челе печать тревоги за родную компанию, треплемся по телефону с приятелями, временами вставляя в разговор просьбу срочно выслать счёт-фактуру и подтвердить получение груза в порту города N. Все бегают, суетятся, и никто ничего не делает.
