Виктор Исьемини - Меняла
Я прошел с Дубаком вдоль стены, пересчитывая вместе с ним наших. В эту ночь мы потеряли двадцать шесть человек, девятнадцать – убитыми, семь получили такие раны, что было ясно – в бой они пойдут еще не скоро. Просто так потеряли – ведь мы даже в рукопашную не вступали, можно сказать. Их всех настигли стрелы. Дубак ругался и я его понимал. Он получал сержантскую плату, а должен был командовать большим отрядом неумелых новобранцев. Этот солдат был довольно черствым человеком, но бесполезная смерть соратников его раздражала. А их смерть была в самом деле бесполезной – кроме меня, никому из наемников не удалось нанести ущерб врагу…
Кстати, мы с Дубаком собрали оружие всех наших убитых соратников, чтобы его не растащили горожане. Ведь Дубак должен был за эту рухлядь отчитаться перед вердельской казной!..
Когда рассвело, мы со стены хорошо разглядели лагерь анракцев. Я удивился, врагов было очень мало – меньше полутора сотен! И этого войска мы боимся? Да ведь город сейчас может выставить четыре с половиной сотни бойцов, а то и все пять!
Хвала Гилфингу, у меня хватило ума держать язык за зубами и не высказывать вслух своих сомнений. Один из наших, молодой парень, вряд ли намного старше меня, не сдержался и спросил:
– Господин Дубак, а когда же мы на них ударим? Вылазку-то когда сделаем?
В ответ он заработал крепкую затрещину, сопровожденную поминанием гангмаровых когтей и отповедью:
– В другой раз думай, дурачина, прежде чем пасть разевать! Вылазку он устроит! Да четверти этих латников хватит, чтобы перерезать всех здешних мастеров толстозадых, да и нас вместе с ними. Понял, олух? Четверти хватит! Потому что они солдаты, клянусь гунгиллиной ляжкой, а ты дурак. Эй, малый, – это уже относилось ко мне, – бери весь этот хлам и шагай за мной.
Я послушно подхватил указанную мне связку оружия наших убитых товарищей и пошел за Дубаком в городскую оружейную. Мой топор Дубак велел мне пока оставить у себя.
– С мечом у тебя небось не выйдет, – пояснил он, – а топором, видишь, получается. Ничего, потом, как минута выдастся свободная, я тебе покажу, с какой стороны за меч браться нужно. А пока спрячь его, не то еще порежешься.
Так вот начиналась моя карьера наемника. Но самым главным итогом этой ночной схватки было не то, что я обратил на себя внимание Дубака. И, пожалуй, даже не то, что я впервые дрался в настоящей схватке и победил. Но – обо всем по порядку!..
* * *Домой я возвратился еще затемно. По дороге срезал украшенные камешками бляхи с ошейника, а сам ошейник зашвырнул через забор в Львином переулке. За забором, как раз именно в той самой развалюхе, украшенной резным львом, давшим когда-то переулку название, жила одна жадная старушенция. Когда я был мальцом, она уже была дряхлеющей вздорной бабой и мы с детьми сапожника частенько ее дразнили. Ее жадность была общеизвестна, так что я не сомневался – найдя украшенную тиснением полоску кожи, она припрячет ее подальше. Ну и в любом случае, никому не удастся узнать, как ошейник попал к старухе. А бляхи меня приятно удивили – при ближайшем рассмотрении они оказались серебряными. Серебро довольно низкопробное, относительно дешевое, но все же… К тому же они были заряжены кое-какими заклинаниями. Наверняка что-то, касающееся управления волкодавом. Эти твари, говорят, не признают новых хозяев и слушают лишь того, в ком как бы видят вожака. Такой сторож, как анноврский волкодав, может оказаться для хозяев опаснее любого бандита, если не обеспечить его послушание. Поэтому Тощий не поскупился на серебро, янтарь и даже пару изумрудов для ошейника. Ха – да моя добыча стоила едва ли не дороже, чем заплатил мне Обух! К сожалению, заклинания придется убрать, это слишком явная улика.
А вот как быть мне? Я взвесил все доводы – Неспящему и в самом деле некуда податься, кроме как пойти на службу к Обуху, это было бы вполне в его духе, да и вообще свойственно нашей братии – перейти на сторону победителя. Обух не даст ему процента с навара, но платить будет сносно. То же самое касается и нескольких головорезов Тощего. Лучшие из них перейдут к Обуху (пусть и потеряв в “жаловании”), прочим придется смыться подальше или подыскать себе такую работенку, где они не станут привлекать внимания атамана. Оставался Мясник. Но его светлость сказал, что займется Мясником – “решит вопрос”, так он выразился. В любом случае, Мяснику будет не до меня, да и не сможет он ничего разнюхать о моей роли в этом деле. Все не так уж и плохо. То есть мне лучше пока что просто не дергаться, но при случае разузнать, что происходит в банде Обуха. Если он заполучит Неспящего, то, возможно, у атамана отпадет надобность во мне. Опасности для него я не представляю, в качестве добычи – неинтересен. То есть мне предоставят, скорее всего, заниматься мелкими аферами в своей лавочке и оставят в покое. Обух слишком жаден, чтобы совсем забыть обо мне. Меня он прибережет на всякий случай. Отличная перспектива – тихо и спокойно доживать… Нет! Догнивать свой век в этом гниющем городе. Ничего, едва лишь мне подвернется хоть мало-мальски надежный шанс – я постараюсь устроиться в этой жизни получше. Сегодня я неплохо заработал, Гангмар возьми… Еще бы несколько таких ночей…
С этими благими намерениями я доковылял до своей хибары и рухнул на кровать, сбросив лишь плащ и сапоги…
Спал я плохо. Мне снились оскаленная пасть волкодава и укоризненный взгляд Тощего, причем эти видения повторялись в различных комбинациях и сочетаниях. Под утро Тощий прямо спросил меня, чего плохого он сделал лично мне, что я привел на него погибель и, обратившись в громадного пса, набросился на меня, воя:
– Вода! Свежая вода! Прохладная вода!
Я разлепил веки. За окном орал водонос:
– Вода! Свежая вода! Грош за ведро! – и, энергично шлепая босыми пятками, катил свою неимоверно грохочущую бочку вдоль переулка.
Водонос спешил побыстрее миновать наш квартал и выбраться туда, где у него, возможно, действительно купят несколько ведер воды. А из моих соседей – вряд ли кто-то раскошелится. У них нет лишних денег и за водой они посылают детей. Переулок, в котором я живу, называется, кстати, переулком Заплаток. Вам говорит о чем-то это название? Должно говорить.
А водонос уже удалялся, крича и громыхая бочкой. Однако его появление, как обычно, означало приход утра. С руганью мои соседи принялись открывать пронзительно визжащие ставни и криками выгонять детишек в поход к колодцу на Малой Базарной площади. Ребятня, тоже вопя и переругиваясь, потянулась из дворов к перекрестку. Сейчас они собьются в пронзительно верещащую и смеющуюся стайку и побегут за водой, размахивая ведрами и кувшинами…
