Наталия Шнейдер - Сказочки
— Ты ему расскажешь? — в глазах собеседницы мелькнула надежда на хороший скандальчик.
— Еще чего! — Возмутилась я. — Не хватало влезать в дела смертных. Пусть сами разбираются.
Фемида еще какое-то время пыталась объяснить всю неправильность моего поведения, но, так и не добившись ответа, удалилась. Пусть ее. Ничего нового — об увлечении супруга царицей Алкменой было известно давно, так же как и об ее беременности. Любопытно будет посмотреть, кто там родится.
Младенец мирно сопел в колыбели, укрытый овчиной. Рядом на ложе спала его мать. Роды были тяжелыми — ребенок оказался крупным — и измученная женщина уснула, едва успев его накормить. Повитуха аккуратно уложила малыша и вышла.
В зеркале источника я с любопытством смотрела на ребенка. Новорожденные похожи друг на друга — страшные, красные, сморщенные — и бесконечно очаровательные. Странное движение разрушило пасторальную картину — тихо шелестя чешуей к люльке подползали две огромные змеи. Таких не бывает — если только их не породит магия кого-то из богов.
Колебалась я недолго. Кто бы из обитателей Олимпа ни сотворил этих тварей, покушаться на младенца я не позволю. Хороши мы будем в глазах смертных! Я сделала шаг, привычно ощутив, как расступается вокруг пространство, и оказалась у колыбели. Вовремя — головы змей уже перевесились через край люльки. Я не стала особо мудрить — просто быстрым движением схватила их пониже пастей. Хрустнули раздавленные хребты.
Теперь можно было облегченно вздохнуть и приступить к самому главному. Любая магическая тварь несет отпечаток разума своего породителя. Эти были созданы… Фемидой? Вот это новость! Недооценила я подружку. Думала, после того, как Зевс ей пресытился, она позлилась-позлилась, да и успокоилась. По крайней мере, до сегодняшнего дня Фемиде хватало ума не пакостить исподтишка. Пожалуй, действительно придется защищать свою семейную жизнь. И сына Зевса тоже. Не хватало, чтобы ребенок стал жертвой божественной ревности. Он-то тут причем?
Я усмехнулась совершенно хулиганской мысли. Аккуратно вложила раздавленных гадов в кулачки новорожденного — пришлось, правда, дополнительно сплющить и без того многострадальных змей — иначе маленькие ручки на них не смыкались. Пусть-ка Фемида поломает голову, как новорожденный расправился с ее посланцами.
Рассказать Зевсу об этой истории я не успела. Он узнал сам — или с чьей-то подачи — и ярости его не было предела. Когда муж ворвался в мои покои, в небе повисла грозовая туча, готовая вот-вот извергнуть молнии.
— Как ты могла! — крикнул Зевс с порога — Мало того, что влезла в дела смертных, так еще и едва не убила младенца!
Я отложила свиток стихов:
— А почему тебя так обеспокоил этот ребенок?
— При чем здесь ребенок? Меня беспокоит, какое мнение сложится у смертных о богах, разнесись по свету эта история! Жена Зевса пытается убить новорожденного. Который по определению не мог ничем перед ней провиниться!
Логично. Не убийство, так попытка. Оправдываться бесполезно. Попробуем по-другому…
— Как ты думаешь, Источник может обмануть?
— Чего? — муж на секунду опешил. — Нет. Не пытайся заговаривать зубы!
— Тогда иди и посмотри сам. А потом я стану оправдываться. Если останется необходимость.
Через миг мы стояли в оливковой роще подле источника. Я бы предпочла прогуляться, но Громовержец сейчас полностью соответствовал своему прозванию — так что лучше было не связываться. Краем сознания успела уловить мысленный приказ источнику и с интересом воззрилась на поверхность воды. А любопытно это выглядело со стороны. Возможных искажений происшедшего я не боялась — потому он и источник богов, что никто — даже боги не в силах повлиять на его магию. А он показывал не только события, но и магическую их подоплеку. По мере просмотра цвет лица мужа менялся с багрового на бледный и обратно. Туча разрослась до горизонта
— Придушу! — молния с треском вонзилась в землю у наших ног — Прямо сейчас! Или как Прометея — к скале и орла спущу!
— Лучше к сыну охрану приставь. — Посоветовала я. — Хирона, к примеру. Ума недюжинного, да и в бою равных нет.
— Пожалуй… — задумчиво протянул Громовержец и спохватился: — то есть ты о чем?
Мне стало смешно:
— Милый, прошу тебя. Мое молчание совершенно не означало неведения.
— Не понимаю… — он все еще пытался казаться непричастным. Ну что ж, мало что я люблю меньше откровенного вранья. Не хотел объясниться по-хорошему, получай:
— Алкмена. Антиопа. Даная. Европа. Ио. Климена. Лаодамия. Леда. Ниоба. За точность хронологии не поручусь. А, может, сам продолжишь?
— Гера… — ошеломленно протянул муж. — Откуда ты знаешь?
— Не хочешь продолжать? Тогда это сделаю я: Деметра, Диона, Ехидна, Каллисто. Лето, Майя, Метида, Мнемозина, Персефона… Сам-то ты всех помнишь? Селена, Семела, Тайгета, Хлорида, Эгина, Электра… Хватит? — Я была в бешенстве. И дело совсем не в его пассиях — они были и будут. Но муж, проживший рядом столько времени, мог поверить, будто я — Я! — способна убить ребенка — это слишком. Пусть даже ребенка соперницы. До сих пор мне каким-то чудом удавалось сохранять относительное хладнокровие. Но сил держать лицо больше не осталось:
— Ты, мудрый и всезнающий супруг, неужели ты всерьез полагал, что все это время твоя жена ничего не видела? Ни того, что Олимп твоими стараниями превратился в публичный дом, ни твоих забав с ее подругой? Ты всерьез считаешь меня слепой дурой? Дурой, которая поймала мужа на адьюльтере и, взревновав, решила отыграться на младенце? Так соизволь уразуметь: если бы я хотела уничтожить твоих отпрысков, то занялась бы этим гораздо раньше! — с этими словами я исчезла, чувствуя, что еще немного — и наброшусь на Зевса с кулаками.
И ничуть не удивилась, обнаружив себя под яблоней с золотыми плодами.
— Гера… — Муж возник за спиной, коснулся моего плеча, — Прости.
— Ты назвал меня убийцей!
Он опешил:
— Я вообще-то подумал, что дело в… Ну, в общем…
— В том, что ты не пропустишь ни одной юбки? Это твое дело. Я считаю нужным хранить верность. Ты — нет. Это данность, которая вряд ли изменится. Так что мне все равно.
— Тебе безразлично мое поведение потому, что безразличен я? — что-то в голосе Зевса заставило оглянуться. В нем была растерянность ребенка, которому на мгновение почудилось, будто его не любят.
— Именно потому, что небезразличен, — я легко коснулась губами бородатой щеки, — можешь развлекаться, как тебе вздумается. Любовь не имеет отношения к ревности.
Он ответил — не словами, а тем, что древнее слов. Шелестели листья на яблоне, и в мире не осталось никого кроме нас…
