Тим Доннел - Перстень Мага
— Ах вы, мерзкие отродья! Да падет на вас чума, на вас и на ваших матерей! Эти негодные твари, как видно, грешили с кем попало — с ослами, шакалами, змееголовыми демонами и городскими стражниками! Ну, попадись только мне, ты, шелудивый щенок,— завопил он, пытаясь поймать шустрого мальчугана, угодившего ему в лицо гнилым абрикосом,— попадись только в мои руки, и я тебя отделаю так, как отделал старый писец своего сына! Да, писец — это человек, достойный уважения! А-а-а, опять, опять!
Гайяр со смехом смотрел на его прыжки и гримасы, на то, как он подтягивал дряблые щеки к самым глазам, обнажая кривые желтые зубы. Бегающий взгляд дурачка Исона не останавливался ни на одном предмете, ни на одном лице, а костлявые руки тщетно пытались поймать мальчишек, скакавших вокруг безумца, как обезьяны.
Один из купцов, смахивая с глаз слезы и все еще смеясь, потянул Исона за рукав замызганного халата, приглашая подойти к своей повозке:
— О почтенный, твои слова полны великого смысла! Поистине, эти шалопаи, что скачут за твоей спиной — порождение грязных шлюх, а уж кто были их отцы — про то лучше всего известно Нергалу! — И он подмигнул своим товарищам, предвкушая большую потеху.— Но ведь мудрые всегда терпели гонения и побои, разве не так?
Исон опасливо покосился на мальчишек и, погрозив им кулаком, подошел поближе к купцам:
— Да, почтенный лекарь, ты прав! Мудреца сразу можно отличить от остальных! Только хитрецы и пройдохи получают в награду золото, нашептывая государям всякую чепуху, от которой разрушаются царства! А мудрому достаются в удел синяки и шишки да еще смех глупцов! Так-то вот, лекарь!
— А почему ты называешь меня лекарем? Я — купец, у меня целый обоз дорогого товара, и вдруг — лекарь! Нет, мудрейший, тут ты дал маху! — И купец нахмурился, увидев, что теперь смеются уже над ним.
— Так ты купец? Вот ведь как можно ошибиться! — Дурачок подпрыгнул и стал рвать на себе волосы.— А я-то, ничтожный, принял тебя за лекаря Маруфа, что живет у Большой Лестницы! Нет, нет, не шути, ты и вправду Маруф! Только он так небрежно красит бороду, что половина волос черна, как сажа, а половина — пегая, как у старой собаки! Но если ты и вправду купец, то прими совет мудреца: подмолоди себя получше, чтобы женщины и девушки покупали товары только у тебя, а не у других торговцев! Будь я женщиной, я бы зашел в лавку только к такому молодцу! — Городской сумасшедший повернулся к молодому безбородому купцу.— Э-э-э, но, похоже, я опять ошибся! Ведь ты — ленивый сын того самого писца, разве не так?! — И дурачок опять запрыгал, скалясь и закатывая глаза. Мальчишки, только что шептавшиеся за его спиной, куда-то делись, и народ придвинулся поближе, чтобы послушать занятные речи. В Шадизаре, как, наверное, и в других местах, любили сумасшедших: язык у них часто бывал подвешен неплохо, да и денег за развлечение никто не требовал…
Но Гайяр, стоявший неподалеку, прекрасно видел редкие пронзительные взгляды, что кидал этот тощий человек на ватагу мальчишек, и они, повинуясь беззвучным приказам, то затихали, то начинали орать и швырять гнилые корки. А сейчас юнцы, словно позабыв о своей забаве, юркнули в толпу и исчезли за спинами зевак. Гайяр с интересом смотрел, как, толкая то одного, то другого, шустрые сборщики базарной подати ловко облегчали тугие пояса и срезали кожаные кошели. Мальчишки, пощипав зевак, скрылись между повозками. Шадизарец хмыкнул — да, богатые купцы сегодня недосчитаются кое-чего из привезенных товаров! Зато они потешатся вволю, смеясь над речами дурака! Ох и ловкач же этот Исон!
Молоденький купец вспыхнул жарким румянцем, его руки невольно сжались в кулаки. Теперь уже с облегчением засмеялся купец с крашеной бородой, радуясь, что его оставили в покое:
— Ну, какой же он сын писца! Он — сын старого Шатура, свет его очей, единственный наследник!
— Ох и хлопотное же это дело — быть купцом! — Исон прислонился к тюкам и задумчиво поскреб грязную шею.— А вот был бы ты сыном писца, научил бы он тебя уму-разуму! Вот послушай, что он говорил своему лоботрясу, охаживая его розгой: «Писец в столице подобен мыши в амбаре — никогда не пропадет!» И правда, какое ремесло может по выгодности равняться с искусством писца! Конечно, ученикам, этим бездельникам, только и мечтающим, как бы нажраться и напиться вина, приходится изрядно попотеть, пока они до тонкостей освоят это ремесло, но розга, божественный прут в руке терпеливого учителя, в конце концов выбьет дурь из непутевых голов… Да, купец, и этим скверным мальчишкам тоже не помешала бы розга… Розги, розги, дайте мне розги! Я спущу с них шкуру, с этих маленьких мерзавцев!
Исон опять задергался, в уголках губ появилась пена, дрожащие руки, пытаясь схватить невидимого врага, вцепились в полу парчового халата молодого купца. Тот в испуге попятился и чуть не упал под колеса повозки. Его товарищи, не желая так быстро кончать развлечение, оторвали цепкие руки дурачка от халата, и старый купец, пряча в усах усмешку, почтительно спросил:
— О мудрейший, не продолжишь ли ты свой рассказ о выгодах столь доходного ремесла? Быть может, тогда я отдам своего сына в учение…
— Ремесла? Какого ремесла? Нет, не отдавай, не отдавай своего сына в ученики к лекарю, он такой мошенник! Если у тебя заболит ухо — он вырвет зуб! Пускай твой сын лучше станет писцом! Ведь посмотри, почтенный, какие муки терпит строитель — ему приходится лазить по стенам, подобно обезьяне, рваному, грязному, в синяках! А садовник?! С утра до вечера надрывает он свой пуп, таская на себе мешки с землей и сосуды с водой для полива… А возьми купца?! Тьфу, какое скверное дело — быть купцом! Бросать свой дом, молодую жену, чтобы тащиться неведомо куда, жевать сухой кусок, пить тухлую воду… Купца жрут комары, на ночлеге могут ужалить змеи, на реках подкарауливают крокодилы. А потом еще и разбойники отберут добро, и хорошо еще, если голову оставят! Зато что за чудная работа у писца! Нет писца, не имеющего ежедневных подарков, а сколько чести в его труде! Ты, купец, скажи своему сыну — ведь он таков же, как и все! — скажи, чтоб сторонился он приятелей, кто шлындрает по тем местам, где подают вино! Стоит только увлечься, как станет он, украшение твоих седин, подобен хромоногому ослу, топору без топорища! Гнусней нет зрелища, чем юнец, пропахший вином, распустивший слюни, сидящий в обнимку с непотребными девками, глядя на их нагую срамоту! Тьфу!
Зеваки, которым наскучила болтовня неугомонного Исона, стали потихоньку расходиться по своим делам. Купцы, посмеиваясь, направили повозки в сторону базарной площади, а дурачок с горящими глазами все стоял, размахивая руками и убеждая невидимых слушателей:
— А если не станет он учиться прилежно — то быть ему простым крестьянином. Что может быть ужаснее такой участи?! Только и гляди, чтобы половину урожая не сожрали черви, а другую не потоптали свиньи. Гоняйся за воробьями, портящими посев, мышами, саранчой. А скоро явятся сборщики налогов… Если не заплатишь, то палками побьют, вниз рожей бросят в яму с нечистотами! Зато взгляни-ка на писца! Его никто не станет бить — напротив, он будет с листом для записей стоять и наблюдать за тем, как потрошат других, да насмехаться! Ведь ему, писцу, налоги незнакомы!
