Наталия Некрасова - Повесть о последнем кранки
— А то, что должны были существовать одновременно два языка.
Он кивнул головой, как будто я подтвердил его мысли.
— И что из этого?
— Думайте, что хотите, но здесь, по-моему, след другого народа. Может, бывшего для вас тем же, что для нас кранки.
Он снова кивнул. Затем приблизил ко мне лицо так, что его нечеловеческие глаза оказались совсем рядом с моими.
— А кто мы для вас?
Я не мог ответить на это вопрос. Действительно, кто для нас кранки? На севере и востоке их считают колдунами и жутко боятся. На западе и юге, где их побольше, да и живем мы с ними рядом достаточно долго, их сторонятся и считают надменным народом, но не боятся. Суеверного ужаса они не вызывают, что однако не спасло кранки от резни в дни голодного бунта в Риннане. Сверхъестественные способности им приписывают, это да, но не боятся. А фанатики веры здесь, в городах, влияния не имеют. Да и городские кранки приходят в храмы Осеняющего, хотя принимают знак пока только полукровки. Кто они для нас? Странные, непонятные, мудрые, удачливые, честные и нелживые. Надменные, холодные, печальные, отстраненные… Кто? Обреченные быть чужими, вымирающие, уходящие наследники богача, которым уже не нужно богатство, потому, что уходит жизнь… И тут мне стало страшно, потому, что мне на миг представилось, как уйдет Эмрэн, а я останусь и никогда…
XII. ОБРЫВКИ
Тогда Литиу… ты из народа (богов? дитя богов? благословенных богами?), я же из тех, кто не знает… (уз? повода?)
И потому говорю — я поведу тебя, я не убоюсь (великих? указывающих?)
Ты говорил, что любишь меня превыше всего. Но ты боишься идти (сам?). Тогда иди за мной. И иди сейчас, потому, что другого времени не будет. Каждому дается только раз. Твое (проклятье?) уже взяло твой след.
Олоэн же сказал:
— Бери повод моей судьбы в свои руки и попробуй вырвать его из рук (проклятия?) моего, ибо я связан.
— Вот этим клинком рассеку я твои узы, — ответила Литиу и достала Элумар, и со всей силой вонзила его себе под левую грудь. И Олоэн стоял, словно каменная статуя, затем рек:
— Ныне я свободен. Я отрекаюсь от Имна-Шолль (и молю о пути? благости?) Осеняющего.
И Элумар взял его кровь.
Из древней повести о Литиу Прекрасной,
самый ранний вариант, слова в скобках неясны
или затерты. Последующее добавление, как и все
упоминания об Осеняющем — позднейшие вставки.
И свет Осеняющего снизошел на них. Тогда кранки отступили и удалились, кроме нескольких, умиленных и потрясенных и узревших силу Осеняющего и свет его. Тогда они повторили слова Олоэна и отреклись от Имна-Шолль, и приняли знак. Велика была печаль в Ильвейне и в Саллане, ибо многие любили их, и были они прекрасны и молоды. И доныне их гробница в Налриане место благое и славное исцелениями….
Кто ведает, что такое боги? Чем больше я об этом размышляю, тем больше запутываюсь. Ведь если считать, что они всегда были и есть рядом с нами и над нами, то странно — почему они перестали являться к нам? Почему они не исправляют того, что должно бы исправить? Почему они не отзываются на молитвы? Мне кажется, что они просто бессильны или чудовищно несправедливы. или совсем забыли о нас. Но ведь в старину они были прекрасны, могучи, они вершили и творили… Может, и они меняются, как мы? Может, постепенно они теряют свою силу и уходят от нас? Или они были такими как мы? Или они среди нас, а мы не понимаем? Не видим? Кто ответит мне, кто такие боги? Откуда пришли они? Куда ушли?
Из уцелевших рукописных сводов
"Радужных нитей" — канона таргаринской ереси,
сохранившихся в северном Ильвейне и западном Таргерайне.
Пой, о Дева меча,
Песнь Идущих-в-Ночи,
Пой в полуночный час
Песню юных волчиц
В белом круге луны,
В алом круге Огня,
Песнь любви и войны,
Пляской душу пьяня.
Сталь в руке холодна,
В жилах кровь горяча,
Пей же чашу до дна,
Пой, о Дева Меча!
Пей же чашу до дна,
Пусть в полуночный час
Наша Матерь-Луна
С неба смотрит на нас!
Рыжекудрый Огонь,
Алоокий Отец,
Дланью жаркою тронь
Чаши юных сердец.
Полуночных теней
Замыкается круг,
Мчатся в вихре мечей
Тени юных подруг.
Пой же песню войны
В дикой пляске летя,
В белый бубен Луны
Колотя, колотя!
Пей же чашу до дна,
Пусть в полуночный час
Наша Матерь-Луна
С неба смотрит на нас!
Сестры знающих кровь,
Сестры видящих след,
Чья жестока любовь,
Приносящие смерть!
На полночном пути
Под холодной Луной
Никому не уйти
От погони ночной!
Волки — братья мои!
Звезды — сестры мои!
На ночных небесах
След Голубой Змеи.
Пей же чашу до дна!
Пусть в полуночный час
Наша Матерь-Луна
С неба смотрит на нас!
Перевод древней песни
женского воинского союза кранки,
Идущих-в-Ночи.
Матерь-Луна — имеется в виду Намиалин в те фазы,
когда Экелин появляется только на рассвете и почти не видна.
XIII. ДОРАН
Когда я смотрел на Кима, я вспоминал себя почти двадцать лет назад, когда осмелился посмотреть на родственницу этела Эршау как на желанную женщину. Мне было жаль его. Мне хотелось, чтобы он получил то, чего не досталось мне. Я видел, что госпожа Эмрэн тоже тянется к этому юноше, хотя и прячет свои чувства. Наверное, я плохой вассал, раз в этом я не на стороне своего господина, а на стороне этих двоих. Но пока они оба прятались друг от друга и пытались внушить самим себе, что друг в друге не нуждаются. Смешно. Смешно и грустно. Единственное, на что я надеялся, так это на то, что наш господин не такой, как все кранки. И его сестра тоже. Эмрэн была из Идущих-в-Ночи. Это старинный союз, ныне не имеющий силы, поскольку просто не нужен. Но, как и все старое, свято сохраняется. Кранки вообще как барахольщики — не выкидывают ничего, хотя груз уже чрезмерен. Мне не раз приходилось слышать, что в ней и ее брате возродилась кровь древних героев. Но только кранки не нужны герои… Но если этел Эмрэг-кранки сдерживал свою бешеную натуру железной рукой воли, то Эмрэн все выплескивала наружу. Мне это казалось нарочитым и наигранным. Мне это не нравилось. Иногда просто раздражало. Иногда я не знал, как себя с нею вести — воспринимать ли все, что она говорит и вытворяет всерьез или не придавать значения. Будь моя воля, я просто порол бы ее, чтобы дурь выбить. Но мой господин позволял ей все. Она била из лука как мужчина. Носилась на своем вороном таким бешеным скоком, что я порой страшился за нее. То и дело вытворяла невесть что — зимой переплывала Соллоэт, после чего пролежала в тяжкой болезни почти месяц. Как-то раз прижгла себе руку каленым железом и всем показывала жуткий ожог, хвалясь своей терпеливостью. Было и такое, что она резала себя, чтобы знать, каково кусает железо и долго ли она выдержит, если не перевязывать рану. Господин как-то не стерпел и надавал ей оплеух, чему она тоже была рада и смеялась ему в лицо. Я помню, как она бичом забила напавшего на нее волка. А вот над убитым зверем она плакала. Она тогда сказала — родичам Фэгрэна, видимо, суждено убивать братьев. Когда появился Ким, ее выходки стали еще более безумными. Затем она притихла…
