Лада Лузина - Рецепт Мастера. Спасти Императора! Книга 1
Вот вам и формула Бога, просчитанная величайшей со времен Великой Марины Киевицей Кылыной…
А они Трое всегда были только людьми! Слепыми, по воле случая угодившими в свалку ирреальных событий. Даже странно, как им удалось победить мать Акнир. Если б не Маша…
Катя со стуком поставила на стол пресс-папье с серебряной ручкой в форме оленя.
Маша не была слепой! Маша пришла сюда, чтоб отменить революцию. Маша сознательно согласилась перечеркнуть свою дату рождения, чтобы спасти миллионы людей. Маша была Киевицей! И не смогла простить им именно то, что, очутившись в Прошлом, они повели себя, как типичные люди: начали осуществлять свои желания, красть без разбора, перекупать чужие акции, печатать чужие стихи. И если Екатерина Михайловна скажет «нет»…
Да нет, нет у нее ни одной самой пустяшной причины сказать это «нет»! Ведь иначе Маша умрет! Так сказала эта девчонка…
Девчонка! В том и вся соль… Получалось, все, чем владела Екатерина Михайловна: дом, деньги, самая большая любовь — было лишь первой частью плана малолетней ведьмы. И если она способна на такое, какие способности она проявит, осуществляя вторую часть? Что сказала бы Маша?
Нет, неверно… что Маша не сказала им? Какую страшную тайну унесла с собой младшая из Трех Киевиц? И почему Акнир так оживилась, прознав, что Маша не успела сказать им ничего?
Катя подбежала к бюро, достала из ящичка бережно хранимое прощальное письмо «кузины»:
Причиняя добро, ты всегда причиняешь и зло, и невозможно совершить добро, не причиняя зла.
И людей спасает лишь их слепота. То, что этот выбор не зависит от нас. Ибо ни один из нас не в силах выбрать…
И все-таки Маша совершила свой выбор. И в настоящем результат его был известен:
13 числа грядущего года Маша Ковалева умрет.
P. S. То, что я совершаю, — зло. Но я не вижу другого способа сделать добро.
Что она сделала?
* * *
— Ау, доця, ты где? Мамуля дома!
Даша Чуб услыхала, как нечто неуклюжее свалилось на пол и застучало когтями по паркету.
— Где мой мешочек? Где мой пуфичек? Где моя девочка? — поощрила она его старанья. И через секунду подхватила на руки круглую, как шар, рыжую кошку.
— Приветик, Изида, — поприветствовала лже-Изида Изиду истинную. — Ну как у нас дома?
— Маур-р.
— Это все, что ты мне хочешь сказать? — отчего-то опечалилась Даша.
Возложив кошку на плечи, она прошествовала в гостиную и окинула взглядом свой личный мир.
В углу ненавязчиво стоял новый экспериментальный пропеллер самолета «Илья Муромец-3». Вокруг на ковре были разбросаны: гаечные ключи и шурупы, белые перчатки и шелковые чулки, духи в оригинальном флаконе в форме мотоциклетки, номера журналов «Красота и сила» и зачитанные до дыр брошюры военлета Евграфа Крутеня «Наставление летчику-истребителю», «Воздушный бой». На стене висел фотопортрет Даши с их автором и ее снимки в обнимку с Петром Нестеровым и Игорем Сикорским. Левее красовался вырезанный из «Нивы» портрет первой военной летчицы княгини Шаховской, прикрепленный прямо в центре круглого дартса (судя по нескольким дротикам в графининой груди, у Чуб не было проблем с меткостью).
Большую часть комнаты занимали серебряные венки, преподнесенные вчера благодарными зрителями четвертого смертельного трюка Изиды. На столе стояли остатки вчерашней вечеринки: наполовину съеденный торт из кондитерской «Семадени» и пустые бутылки из-под шампанского. На диване уютно пристроился Дашин бронзовый приз за победу в моторном спорте (им она колола орехи). Под диваном, не менее уютно, лежал ее последний любовник Жорж Витебский (на деле Гоша Путикин из Витебска).
Даша метнула в него иронический взгляд и уселась на диван (беспорядок в доме и личных делах был ее обычным состоянием). В целом, все было мило и славно. Чуб нежно погладила крайне довольный своим местонахождением рыжий «воротник». «Воротник» ответил ей громогласным мурчанием.
— Ляпота! — сказала лжепоэтесса. — Эй, Полинька, Игорь не отзывался?
— Не-а, они не показывались, — послышалось из смежной комнаты.
— Вот, еще один олух царя небесного, — по-отечески отчитала неотзывчивого Даша. — Сколько раз ему повторять: нужно изобретать наш вертолет поскорее. Мерси, хоть чертеж «Ильи» мне прислал. Я им покажу, как надо немцев бомбить… А кто объявлялся?
— Пришло письмо из канцелярии Его Сиятельства. — Из спальни появилась хорошенькая белокурая барышня с мокрой тряпкой в руках. — Они опять написали, что со всем уважением рассмотрели наше прошение, но дам в военно-воздушный флот они не берут.
— А кто Их Сиятельств теперь будет спрашивать? — оживилась героиня Империи. — Царя больше нет. Теперь кто что хочет, то и делает! Ну я им всем задам! Им, в сравнении со мной, война малиной покажется! Я решила воевать, значит, буду! Я сама воздушный флот соберу. Все за мной пойдут… Я ж как красное знамя. К слову, а ты чего с тряпкой?
— Прибиралась. Там Жоржик такой канкан нам устроил.
— Не заморачивайся, и так хорошо.
Полинька по кличке Котик была не прислугой, а подругой — еще с тех давних времен, когда они с Дашей отплясывали в кабаре «Лиловая мышь».
— Гости давно ушли?
— После полудня.
— А мой, значит, остался и стихи писал? Молодца! — Дашина нога поощрительно похлопала по видимой — мягкой — части прикорнувшего под диваном поэта, а рука потянулась к столу, где валялся отмеченный дыханьем Музы листок. Под листом обнаружилось мраморное поле столешницы, исполосованное белыми дорожками. В этом спортивном забеге Жорж нынче явно пришел к финишу первым.
Лжепоэтесса демонстративно закатила глаза, но сразу возвратила их обратно.
— Тебе, — прочла она посвящение и последовавшее за сим стихотворение:
Лежу на пузе, пишу я Музе.
Таких конфузий не знал давно —
Меня скрутила ты взглядом в узел
И потащила меня на дно.
«Какого черта?» — спросил я было,
Но было поздно и навсегда.
Меня ты — ужас! — уже любила
И за меня все сказала «да»…
— Ну ни фига себе! — возмутилась Чуб. — Это он до того написал, как нанюхался или после?
— Да нет, Жоржик тебя любит, любит… — заволновалась Полинька.
— Он еще хуже, чем предыдущий! — Даша сморщилась и зачла:
Дам молотом в морду
Богу,
Схвачу за бороду
и полечу…
— Так у того хоть закидоны понятные, — пояснила она. — Он летчиком был. А этот… Из него такой же поэт, как из меня!
