Джон Майерс - Серебряный Вихор
Никто из дикарей не улыбался, и от этого мне стало не по себе. В их мрачном веселье было что-то пугающее. На берегу я заметил два каноэ, вдвинутых носом в песок. Это говорило о том, что дикари — заезжие гости.
Мне захотелось узнать, что думает об этом Голиас, но я не мог перехватить его взгляд. Он крепко сжимал нож — так, что побелели костяшки пальцев. Я вновь принялся наблюдать. Пляска прекратилась. Несколько дикарей подошли к каноэ, и я с облегчением вздохнул, подумав, что они собираются отплыть с острова. Однако они возвратились, неся с собой связанного дикаря. Наверное, у бедняги был кляп во рту, но через мгновение это стало уже неважно. Краснокожий, откинув голову пленника назад, чиркнул ему по горлу каменным ножом. Убитого перевернули, как обезглавленного цыпленка, чтобы дать крови стечь. Я все еще не понимал, что они затевают, пока жертве не вспороли живот.
Будучи не в состоянии воспрепятствовать убийству, я осознавал себя соучастником преступления. Но на очереди было преступление еще более страшное. Совсем недавно я имел случай убедиться в бренности человеческой плоти. Но вообразить, как, несмотря на все наши совершенства, наше тело легко превращается в ком пережеванного мяса, сознание мое отказывалось. На глазах у меня совершалось чудовищное святотатство, а я не мог шевельнуть и пальцем. Бессильная ненависть вскипела во мне, и я стиснул челюсти, чтобы не закричать. Разрубив тело на куски, дикари нанизали их на вертел. Голиас сделал знак, чтобы я следовал за ним.
— Не обязательно досиживать до самой развязки, — заметил он, когда мы отползли подальше.
Я молчал, опустив голову. Обсуждать увиденное у меня просто язык не поворачивался.
— Нам дается шанс выбраться отсюда, — продолжал Голиас. — Если хочешь рискнуть — пожалуйста.
— На каноэ? Но как?
— Скоро они нажрутся до отвала и заснут. Но нам придется попотеть, — добавил он, заметив, как я просиял. — Дикари, как опытные моряки, будут ждать прилива. Каноэ не поплывут, пока не поднимется вода. Мы могли бы подтащить их к самому берегу, но возникнет переполох. Стоит разбудить этих парней… — Голиас поежился. — Если мы угодим в одно брюхо, я после чаши меда вытолкну тебя наружу.
Мы переглянулись. Я задумался.
— У нас не будет другой возможности, — пробормотал я.
— Будет, но именно такая же. Похоже, они частенько сюда заглядывают. Шансы будут примерно одинаковы.
Беглым взглядом я окинул берег и пустынную водную гладь.
— Вернемся за козленком, — предложил я, — и вырежем себе по костяной палице.
Торопиться было некуда, но действовали мы проворно. Когда мы возвратились с бивака, песок вокруг кострища был усеян обглоданными человеческими костями. Но дикари все еще продолжали пиршество. Мы невесело наблюдали, как они вгрызаются зубами в человеческое мясо. Животы их раздулись, но они ели, пока не прикончили все, кроме ступней и головы. Ее они надели на кол, и голова с опущенными веками наблюдала за их пиршеством.
Голиас оказался хорошим пророком. Разморенным жарой, объевшимся дикарям захотелось соснуть. Раздутые, будто черви, они повалились — кто под кустом, кто в тени валунов — и дружно захрапели. Один людоед остался на страже.
Надо было дождаться прилива, который уже приближался. Вода еще не достигла береговой полосы: она продвигалась на шаг, останавливалась и затем наступала снова. Спящие время от времени всхрапывали и переворачивались на другой бок.
Вода была уже на ярд от каноэ, и я тронул Голиаса за руку. Он поднял голову. Вода подступила еще на пол-ярда. Едва пена коснулась ближайшего каноэ, дикарь, оставленный за сторожа, зевнул и почесал грудь. Я был убежден, что мы теряем время. Голиас переводил взгляд с дикаря на лодки, будто кот, следящий за двумя мышиными норками.
Трое краснокожих проснулись и подошли к кострищу. Голиас пригнулся и сжался в комок. Он взглянул на меня — и, надеюсь, увидел в моих глазах то самое выражение, какого ждал. Я также подобрался, готовясь вскочить на ноги.
— Давай! — шепнул он.
Мы были на полпути к каноэ, когда индейцы заметили нас и подняли тревогу. Нам удалось добежать до лодок, прежде чем дикари сообразили, чего мы хотим. Голиас был прав, предлагая выждать. Если бы вода не поднялась достаточно высоко, мы не смогли бы плыть. Большое каноэ было слишком тяжелым, и я едва мог сдвинуть его с места.
— Берись за другое! — крикнул Голиас. — Оно не так глубоко сидит.
С малым каноэ справиться было легче. Мы сдвинули его на два фута. И тут я выронил дубинку и едва не повалился, потому что судно заскользило вперед. Далее продвинуться не пришлось: к нам подскочили дикари. Я наклонился взять весло, и это спасло мне жизнь: копье пролетело возле самого уха.
Голиас успел уже выпустить кишки главарю. Тут же подоспели четверо других дикарей, и я занес над ними весло. Один свалился от моего удара в челюсть. Двое отскочили. Четвертый упал, споткнувшись о товарища. Себе на горе он подался вперед, и Голиас вонзил нож ему в горло.
Оставшиеся в живых медлили нападать, поджидая, пока подбежит подкрепление, и мы получили краткую передышку.
— Я задержу их! — завопил я. — Толкай лодку! Господи Иисусе! Что ты там делаешь?!
Голиас прыгнул в большое каноэ, но мне некогда было наблюдать за ним. Завидев, что я один, ко мне приблизились двое краснокожих. За ними подбежали остальные. Обычный враг, возможно, и взял бы надо мной верх, но я понимал, что сражаюсь с каннибалами. Всего пару дней назад я был способен только визжать, когда домогались моей плоти. Теперь же я с яростью раздавал удары направо и налево.
Я сражался, не жалея себя, но неприятелей было слишком много. Дикарь, кольнувший меня копьем, получил зуботычину, однако другому удалось проскользнуть у меня под рукой. Они набросились на меня кучей, и я упал под их тяжестью на их сотоварища, которому я свернул шею. Свалившегося прямо на меня я силился задушить, но без особого успеха. В рукопашной схватке порой не разберешь, с кем надо сражаться, но я-то уж никак не мог принять врага за друга. Извиваясь под противником, я задыхался в агонии, пока не выкрутил ему большой палец. Уже поднявшись, я понял, почему мне удалось высвободиться. Голиас вытаскивал свой нож из спины индейца.
— Идем! — бросил он мне.
Я бросился к каноэ, которое плавало в нескольких шагах от берега. Кое-как перевалился через борт, вскочил и снова упал от морской качки.
— Бери весло! — велел Голиас. Он перегнулся через корму. Пятеро или шестеро краснокожих сталкивали в воду другое каноэ. Действовали они, как назло, слаженно, но за весла почему-то не взялись, а попрыгали из лодки обратно в воду и зашлепали в нашу сторону.
