Холли Блэк - Красная перчатка
Интересно, федералы поверят, что это Остин на меня напал? Шишка-то уже почти исчезла. Что нам шьют? Смогу ли убедить их, что один во всем виноват? Я ведь несовершеннолетний, всего семнадцать, поэтому приговор вынесут как ребенку, а не как взрослому. Как выторговать свободу для мамы? Какую информацию выдать?
— Ну и, — начинаю я наугад, — куда же мы едем?
Агент Хант поворачивается, но из-за черных очков выражение лица невозможно распознать.
— Мы должны сообщить вам некие конфиденциальные сведения, поэтому отвезем вас в нашу контору в Трентоне.
— Я арестован?
— Нет, — смеется он. — Просто побеседуем. Только и всего.
Оглядываю двери. Непонятно, получится ли открыть замок и выскочить. Трентон — большой город, там много машин, по пути придется то и дело останавливаться. Светофоры опять же. Не могут же они всю дорогу ехать по скоростному шоссе. Может, удастся ускользнуть. Позвоню по мобильнику. Успею кого-нибудь предупредить. Дедушку, например. Он-то сообразит, что делать.
Подвигаюсь поближе к двери и тянусь к замку, но в последний момент нажимаю кнопку стеклоподъемника. Никакого эффекта.
— Захотелось свежего воздуха? — веселым голосом спрашивает агент Джонс.
— Да, здесь душно.
Полный провал. Если не работают стеклоподъемники, то сами двери точно заблокированы.
Мимо окна проплывают низкорослые кусты. Мы въезжаем на мост, украшенный рекламным щитом: «Товарами из Трентона пользуется весь мир». За мостом машина несколько раз сворачивает и наконец припарковывается возле безликого офисного здания. Заходим через черный вход, агенты идут по обеим сторонам от меня.
В холле на полу лежит коричневый ковер, а больше там ничего нет. На каждой двери — кнопочная панель. В остальном же — обычное здание, здесь мог бы стоматолог клиентов принимать. Не знаю, чего я ожидал, но не этого.
Поднимаемся на лифте на четвертый этаж. Точно такой же ковер.
Джонс набирает на панели код и открывает дверь. Хорошо бы, конечно, запомнить цифры, но я не настолько профессиональный мошенник. Он просто молниеносно стучит по клавишам. Вроде бы там была семерка, больше ничего разглядеть не удалось.
В комнате без окон стоят убогий стол и пять стульев, на тумбочке пристроился пустой кофейник. На стене огромное зеркало, видимо, за ним прячется еще одно помещение.
— Шутите? — киваю я на зеркало. — Я телевизор вообще-то смотрю.
— Погоди.
Агент Хант выходит, и через мгновение в той, другой комнате за стеклом зажигается свет. Там никого, кроме него, нет. Хант возвращается.
— Видишь? Только мы трое.
Интересно, он не забыл упомянуть тех, кто нас прослушивает через какой-нибудь микрофон? Ладно, спрашивать не буду — лучше не испытывать судьбу. Нужно узнать, что происходит.
— Хорошо. Вы помогли мне уроки прогулять. Премного благодарен. Чем могу отплатить за услугу?
— А ты тот еще фрукт, — качает головой агент Джонс.
Пытаюсь казаться скучающим, а сам внимательно его изучаю. Низенький и приземистый, как бочонок, редкие русые волосы пшеничного оттенка, над тонкой верхней губой — шрам. Пахнет от него лосьоном после бритья и несвежим кофе.
Ко мне наклоняется Хант:
— Знаешь, невиновные люди обычно очень расстраиваются, когда попадают к федералам. Требуют адвоката, кричат о нарушении прав. А вот преступники спокойны, прямо как ты.
Он выше коллеги, более худощавый и старше — в коротко стриженных волосах пробивается седина. В его голосе странные модуляции — будто обращается с кафедры к пастве. Наверняка кто-то из родственников — священник.
— Это потому, что подсознательно преступники хотят, чтобы их поймали, так психологи говорят, — вторит Джонс. — Как думаешь, Кассель? Хочешь, чтобы тебя поймали?
Пожимаю плечами:
— Кто-то слишком увлекается Достоевским.
Хант усмехается.
— Так вот чему вас учат в этой распрекрасной частной школе?
— Да, именно этому нас там и учат.
В его голосе такое откровенное презрение, что я делаю себе мысленную пометку: «Он думает, мне в жизни все дается легко, а это значит, ему самому ничего легко не давалось».
— Слушай, пацан, — прокашливается Джонс, — двойная жизнь — не шутка. Мы все знаем про твою семью. Мы знаем, что ты мастер.
Замираю, словно примерзаю к стулу. Как будто кровь застыла в жилах.
— Я не мастер.
Убедительно получилось или нет? Сердце учащенно бьется, в висках пульсирует кровь.
Хант берет со стола папку и достает какие-то бумаги. Что-то знакомое. Точно! Такие же бумажки я стащил из клиники сна. Только на этих значится мое имя. Это же результаты теста!
— После того как ты сбежал из клиники, доктор Черчилль послал это нашему сотруднику, — рассказывает Джонс. — Результат положительный. Парень, у тебя гиперинтенсивное гамма-излучение. Только не говори, что не знал.
— Но ему же не хватило времени, — мямлю я оторопело.
Вспоминаю, как понял, что собирается сделать доктор, и сорвал с себя электроды, как выбежал из кабинета.
Агент Хант все прекрасно видит:
— Получается, вполне хватило.
Тут они решают смилостивиться и предлагают мне перекусить. Агенты уходят, а я остаюсь один в запертой комнате. Бессмысленно пялюсь на листок с записью собственных гамма-волн. Одно понятно — я влип, основательно и наверняка.
Достаю мобильник. Стоп — они же ведь именно этого и ждут? Чтобы я кому-нибудь позвонил. И о чем-нибудь проболтался. Даже если за стеклом никого нет — здесь наверняка повсюду звукозаписывающая аппаратура; комната-то предназначена для допросов.
И скрытые камеры, конечно же.
Роюсь в меню телефона, нахожу функцию фотосъемки, включаю вспышку и принимаюсь снимать стены и потолок. Еще раз, и еще. Вот оно. Отражение. Просто так камеру заметить невозможно — она вмонтирована в раму от зеркала, но на фотографии ясно видно крошечный засвеченный вспышкой объектив.
С улыбкой запихиваю в рот пластинку жевательной резинки.
Через минуту жвачка становится мягкой — теперь можно заклеить камеру.
В комнате тут же появляется агент Хант с двумя чашками в руках. Так бежал, что даже расплескал кофе и заляпал себе манжеты. Наверняка обжегся.
Интересно, почему он испугался, когда камера вышла из строя? Думал, я что — сбегу? Из запертой комнаты мне выйти не под силу — просто выпендривался, хотел им показать, что не покупаюсь на дешевые фокусы.
— Мистер Шарп, вы думаете — это смешно?
Почему он переполошился?
— Выпустите меня. Сейчас начнется занятие по лепке, а вы говорили — я не арестован.
— Тогда придется вызвать родителя или опекуна.
