Елена Волкова - Ведьма
По просьбе внука бабушка открыла крышку и мальчик ткнул пальчиком в клавишу. Потом спросил:
— А ты умеешь?..
— Да, — ответила бабушка. — Сейчас уже руки плохо слушаются, а раньше умела неплохо. Хочешь послушать? — Мальчик кивнул. — Тогда садись на диван и слушай.
Так мальчик услышал, как звучит пианино. Потом они ходили гулять в парк, потом бабушка стала водить его по субботам в театры — сначала детский кукольный, потом на дневные сеансы в Королевскую Оперу, потом — в филармонию. Родители радовались тишине по выходным и умилялись отношениям представителей младшего и старшего поколений их семьи. Недоумения вызывали безропотные посещения мальчиком «взрослых» театров. Мама однажды спросила, не скучает ли он там.
— Что ты! — ответил ребенок. — Мне интересно…
Однажды мальчик спросил у бабушки, трудно ли научиться играть на пианино.
— Нелегко, — ответила она. — Как нелегко научиться хорошо делать любое дело.
— Но ты ведь научилась!
— Да.
— А я смогу?
— Попробуй.
И она посадила его к инструменту и начала объяснять, что такое ноты, октавы и скрипичные ключи. Маленькая ручка шестилетнего ребенка не охватывали семи клавишь, а ноги не доставали педали. Но бабушка успокоила:
— Пока для тебя это не важно. А когда ты вырастешь, ты будешь высоким и руки у тебя будут большие. И ты сможешь взять две октавы.
Через год мальчик заявил родителям, что хочет учиться музыке. Сначала те отмахнулись от просьбы сына, как от детского каприза. Но мальчик напомнил им о своем желании снова и снова, тогда они забеспокоились и стали обвинять бабушку:
— Ты вбила ему в голову свои аристократические замашки! Какая музыка?! У нас никогда не было в роду музыкантов. В кого ему иметь талант? Или хотя бы способности. Другие дети — как дети, гоняют в парке на велосипедах, а этот целыми днями знай бренчит на пианино или лупит по барабанам, это не по-детски! Мало ли что хочет! Нельзя потакать всем капризам!..
Но бабушка уставила на сына свой длинный сухой палец и сказала:
— Замолчи! Вы вялы и ленивы, вам неохота даже немного пошевелиться, чтобы дать сыну образование выше среднего. Да, у нас в роду не было музыкантов, так их и не будет, если не давать детям шансов и не пытаться проявлять их способности.
— Это будет напрасная трата времени и средств!..
— Если вам, родителям, настолько некогда, то я готова взять на себя сопровождение ребенка в музыкальную школу. А если вы, двое работающих людей с хорошими зарплатами, не желаете оплатить уроки, их оплачу я из моей пенсии… И не смейте попрекать меня моим аристократическим происхождением. Если бы не капиталл твоего деда, мы до сих пор жили бы на социальное пособие, как несчастные иммигранты, и ты не закончил бы ни престижный колледж, ни университет. Никогда не было музыкантов, хм… — хмыкнула бабушка высокомерно. — Когда-то в роду Тумановых не было шведов. А первый, кого мы помнили и считали основателем фамилии, служил еще государю Петру. И сражался под Полтавой.
Мальчик слушал этот напряженный разговор, приникнув ухом в двери своей комнаты. Он никогда раньше не слышал странной и непривычной слуху упомянутой бабушкой фамилии, а в школе они еще не изучали Истории и он не знал ни кто такой и чем славен государь Петр, ни чем так знаменито сражение под неизвестной ему Полтавой, и почему отец столь болезненно реагирует на эти слова, и — значит, бабушка Вера происходит из русской аристократии? Он не задумывался над этим, как не задумался бы ни один ребенок его возраста, все всегда называли бабушку русской — ну, мало ли, как забрасывает людей жизнь, а выходит, что она — дворянского рода. Да, она всегда и со всеми была изысканно-вежлива, немного высокомерна, обладала безупречно отточенной речью, но при этом всегда говорила с акцентом — сколько он себя помнил, всю жизнь… Она всегда преподавала музыку в средней школе и считалась хорошим учителем. Тогда почему они, их семья не имеет дворянского титула в Швеции?
Обучение музыке в музыкальной школе отложили до следующего года под благовидным предлогом, что учебный год уже давно начался, уж Рождество близко, а на самом деле надеясь, что за год пройдет и забудется детский каприз. "Какая музыка?! — пожимал плечами отец, когда думал, что сын не слышит его. — Она с ума сошла!.."
Мальчик скорее почувствовал тонким детским чутьем, чем понял, что аристократическое происхождение бабушки почему-то является для обеих сторон неприятной и болезненной, а потому избегаемой темой разговора. Несколько дней ребенок размышлял, как бы спросить об этом, не вызвав бурю неудовольствия, наконец решился:
— Бабушка, — заглянул он ей в глаза во время одной из воскресных прогулок по городу. — Почему тебя называют русской?
— Потому, что я русская, — ответила та. И по обыкновению спросила: — Тебе интересно?
Конечно, ему было интересно, и он узнал в адаптированном для детского восприятия изложении, что в 1917 г. семья морского офицера Григория Туманова проживала в Гельсингфорсе, как тогда его называли в России, и там застал их октябрьский переворот. В Гельсингфорсе было относительно спокойно, но Санкт-Петербург находился недалеко, а Финляндия тогда являлась частью России, и после мучительных сомнений и лихорадочных сборов Туманов отвез жену и двоих дечерей — Веру и Надежду — через пролив, в Стокгольм, и туда же перевел на банковский счет все состояние семьи, обещая переправить позже еще денег, как только удастся продать дом, пока, как он говорил, функционировала система. Вере тогда едва исполнилось десять лет, а Наденьке было еще меньше. Едва устроив их в Стокгольме, он вернулся в Гельсингфорс. На всю жизнь запомнила Вера Григорьевна безумные глаза матери, ее заплаканное лицо и крик: "Я тебя больше не увижу!" Отца она почему-то помнила смутно, и то — какие-то разорванные детали: черная шинель, золотые погоны, кортик, слова про долг и честь, а лица не могла вспомнить и знала его только по фотографиям. Больше они его не увидели.
Мать потом устроилась учительницей французского языка в частную школу и они не бедствовали. Через несколько лет они поняли, что отец не вернется, но мать отказывалась поверить в его гибель и так и не отпела его в церкви, хотя ждать и перестала. Наверное, в глубине своей измученной души она надеялась, что он вернется. Она прожила долгую жизнь, сумела дать образование дочерям, во время второй мировой войны они все трое участвовали в Сопротивлении, а потом наладилась мирная жизнь и обе ее дочери вышли замуж за шведов. Их браки были удачными и семейная жизнь — счастливой, но их мужья были простолюдинами, хорошими людьми, но без дворянского титула. А после рождения детей, получивших фамилии отцов, постепенно стала забываться фамилия Тумановых и трагическая история их переселения. За почти шестьдесят лет жизни в Швеции Вера Григорьевна утратила отчество, по-шведски говорила правильнее самих шведов, но от акцента не избавилась. Да она не особенно и стремилась от него избавиться.
