Инна Живетьева - Черные пески
С трудом проехали через площадь, выбрались на улицу – широкую, но сейчас забитую шатрами. Пробились к перекрестку, свернули. Сюда гуляние не докатилось, и к дому рода Совы добрались без помех.
Как и большинство поразивших Митьку зданий Лодска, столичный дом Нашей был крепок, приземист и угрюм – может, из-за узких окон на каменном фасаде. Его несколько оживляла серо-белая сова на фронтоне. У гостей приняли лошадей, и по очищенной от снега тропе провели к дому. На высоком крыльце, прикрытом навесом, никого не было, что по илларским обычаям считалось невежливым.
В просторном холле, слишком темном из-за узких окон, ало светились в огромном камине угли. На медвежьей шкуре лежали две гончие, они повернули к гостям узкие морды, но даже не рыкнули. Кроме собак и слуг тут их тоже никто не встретил. Сняли мокрые от снега плащи и шапки, и князь Наш уверенно пошел по боковой лестнице на второй этаж. Митька, не задавая вопросов, пристроился следом. Молча дошли до высоких дубовых дверей, тур постучал.
Створки распахнулись сразу, на пороге стоял важный седой слуга в расшитом камзоле. Увидев гостей, поклонился и пропустил. Они вошли в небольшой светлый зал; окна и тут были узкими, зато горели лампы, и пламя в камине не прижималось к углям, а поднималось яркими языками, хваталось за кованую решетку. Все – стены, диваны, стулья, – обито бежевой с золотом тканью. Высокая печь, тоже затопленная по случаю холодов, выложена белыми изразцами.
У камина в высоком кресле сидела пожилая дама в жемчужно-сером платье. Она махнула рукой, приказывая слуге выйти, плотно свернула пергамент, который читала перед тем.
– Здравствуй, Весеней, – глубоким, совсем не старческим голосом сказала дама.
– Мама, – тур склонил голову.
Митька тоже поклонился:
– Княгиня Наш.
– Ты все-таки привез его. Подойдите.
Митька двинулся следом за туром, стараясь не задеть стоящие на высоких подставках вазы и фарфоровые статуэтки. Остановился в паре шагов от кресла, из-под ресниц глянул на княгиню. Когда-то она была красива – об этом говорили высокий лоб и узкие скулы, – но сейчас лицо изрезано морщинами. Жемчужное ожерелье, лежащее на груди, только подчеркивало старость.
– Похож на Ладу. Кровь наша видна. Глаза наши. А вот взгляд дерзкий больно.
Митька плотнее сжал губы.
– Вот, видишь, – свернутый лист коснулся подбородка, заставил поднять голову. – Дерзкий мальчик! С таким хлопот не оберешься.
Глаза у старой княгини светлые, как у мамы. Но мама не умела смотреть так властно.
– Ну иди пока.
Тур ободряюще кивнул племяннику, когда тот повернулся к двери.
Митька спустился вниз – там слышались голоса. Может, кто из слуг покажет, где гостевые комнаты. Странный дом: слишком узкие окна, плохо освещенные коридоры, толстые стены – Митька приложил ладонь к косяку, промеряя. А еще в Илларе любят камины, а тут все больше попадаются выложенные изразцами печи. Или как в комнате княгини – и то и другое.
Идя на голоса, княжич оказался в огромном, жарко натопленном зале. Только одно окно не было закрыто ставнями, горели лампы, отсветы падали на развешенное по стенам оружие и медные окантовки медальонов со звериными головами – волков, кабанов, лосей. Митька прошел вдоль стены, тронул кольчугу: похоже, кольцо в волосах тура как раз отсюда. В центре висел щит с гербом. Сова сжимала в лапах клинок и свиток – род Нашей издревле славился мудростью и отвагой. Янтарные глаза, прорезанные темной щелью зрачка, в упор смотрели на княжича. Точно оценивали: так ли уж хорош шестнадцатилетний Эмитрий, чтобы взять его под крыло? Покровитель рода Динов возражать не будет – ведь он больше века умирает в ущелье Орлиной горы. Митька чуть качнул головой: нет, мудрая птица, я не приду к тебе на поклон. Большая честь принадлежать роду Нашей, но хватит предательств.
– Княжич! – прилетел далекий голос. – Вас князь к себе требуют.
Митька вышел в коридор и увидел слугу: тот шел, задрав голову к потолку, и кричал:
– Княжич!
– Тут я.
Слуга глянул удивленно, словно и впрямь надеялся обнаружить гостя среди переплетения балок. Сказал чопорно:
– Вас князь велели сопроводить в гардеробную.
…Митька остановился перед зеркалом. Цвета Моррина – белый, серебряный и голубой, потому на княжиче белоснежный камзол с серебряной расшивкой. Жесткий воротник, широкие манжеты, серебряные с жемчугом пуговицы – давно Митька не надевал такое, больше привыкнув к скромной одежде. Выгоревшие добела волосы, отросшие ниже плеч, пришлось перехватить голубой лентой. Почти сошедший загар неожиданно проявился и переменил цвет глаз с темно-серого на серебристо-светлый.
Все хорошо, но из оружия положена лишь шпага, и зудит пустота на месте пистолета.
– Ты и вправду похож на Ладу, – подошел тур. – Ох, племянничек, готовься – быть тебе обстрелянным.
Митька глянул недоуменно.
– Из самого приятного на свете оружия: девичьих глазок. Ну, не красней, не красней. Все, поехали.
Да, бал – не главное, что ждет во дворце. Король Далид пожелал видеть племянника королевского летописца. Митьке тоже интересно встретиться с ладдарским правителем – у Далида самая большая библиотека из всех известных, ни один король не относится с таким почтением к рукописному и печатному слову.
Музыка – сначала обрывками, незаконченными скрипичными фразами, – за стеной сыгрывается оркестр. Вот уже угадываются мелодии. Кажется, Митька пробыл в этой комнате больше часа. Все так же пишет, не поднимая головы, секретарь. Медленно выводит буквы, прорисовывает каждый завиток. Дважды приходил слуга, подбрасывал дрова в печь. А Митька ждет. Волнение, утихшее было, снова покалывает в кончиках пальцев. Чтобы успокоиться, княжич рассматривает приемную. Покои короля Далида удивляют простотой. Мебель обычная, такую можно встретить и в купеческом доме. Лепка на печи – листья плюща; изразцы с мелким, невыразительным рисунком. Даже положенные портреты и те в темных тонах. На одном наследник Ладдара. Митька вгляделся в строгое, слегка одутловатое лицо. Нет, совсем не похож на сестру, королеву Виктолию. Сейчас принц уехал на север, вести переговоры с купцами Вольного союза.
Взвились скрипки – и сразу оборвалась музыка. После паузы – начальные такты ладдарского полле. Готовятся к балу. За окном уже темнеет, скоро начнут съезжаться гости, а король все беседует с летописцем за закрытыми дверьми.
– Княжич Наш!
Митька вздрогнул, не заметив, как вошел слуга. Неприятно покоробило обращение, и он глянул угрюмо.
