Ольга Погодина - Князь Лавин
" Это похоже на Праздник Осенней Воды", – подумала Ы-ни, и память опрокинула ее в тот далекий, полный невероятного и прекрасного чувства день на озере Луэнь, когда она впервые поняла, что любит Юэ. Внутри, в груди, что-то дрогнуло пронзительно и невыносимо.
Кривая улыбка скользнула по ее лицу и Ы-ни, решительно тряхнув головой, отвернулась. Ей вовсе ни к чему бередить свою никак не заживающую рану.
Она пересекла внутренний двор, покрытый мелкой светлой галькой, и напрямую прошла в покои мужа.
Гань Хэ был в своем кабинете и писал. Его худое бесстрастное лицо с внимательными и холодными, лишенными всего человеческого глазами, многих пугало, но Ы-ни давно сделала вывод, что ей его опасаться нечего. Она сложила губы в милую улыбку и принялась неслышно красться вдоль бумажной стены, намереваясь поддразнить мужа.
– Как поживает господин Той? – спросил Гань Хэ, не поворачивая головы.
Ы-ни в притворной досаде ударила кулачком по низенькой лакированной этажерке.
– Почему я никогда не могу застать вас врасплох? – капризно спросила она.
– Потому что ты слишком шумишь, – спокойно ответил Гань Хэ. Его уши, довольно большие для головы и слегка заостренные, и впрямь, казалось, слегка подрагивали, – Так что?
Ы-ни скорчила гримаску.
– Он хочет предложить господину Цао привлечь вас к делу о подделке печатей. Что до остального, то северная война, как мне кажется, весьма беспокоит его. Он сказал, что считает ее глупостью.
Глаза Гань Хэ на мгновение сузились.
– Уж не он ли внушает схожие мысли своей племяннице?
– Ах, этой ученой мышке в коротких детских штанишках? – Ы-ни презрительно дернула верхней губой, – Спору нет, два года назад этот ход, – обрезать девочке волосы и представить ее императору как очаровательного ученого мальчика, – был хорош, но сейчас это же просто смешно! И…неприлично!
– Тем не менее, она все еще рядом с Господином Шафрана, – Гань Хэ проницательно посмотрел на нее, – Это возносит ее куда выше любой из женщин при дворе…
Ы-ни фыркнула.
– Я не готова становиться из-за этого посмешищем. Кто теперь возьмет в жену эту… не совсем женщину? – последнее она протянула с нескрываемым ехидством.
– Ну… тот, кто захочет пробиться поближе к трону, – многозначительно понизил голос Гань Хэ, – Глядя на тебя, уважаемая жена, я недоумеваю.
– Отчего же? – Ы-ни привычно стрельнула в мужа глазами исподлобья.
– От того, что у тебя, моя дорогая жена, намного больше ума и красоты, чем у этой глупой девчонки, начитавшейся старых военных трактатов, – улыбнулся Гань Хэ. Улыбался он редко и так, что улыбка на его лице всегда выглядела словно бы нарисованной.
– И нечего удивляться, – Ы-ни скривилась, – Мне и в голову никогда не приходило даже попытаться привлечь императора, хотя за время, что я служу Госпоже Хризантем, я видела его не меньше трех раз. И даже нашла довольно привлекательным мужчиной, – Ы-ни кокетливо улыбнулась, но тут же капризно надула губки, – Ни для кого не секрет его склонность к…э… южному поветрию… Мальчики, которых поставляет ему Цао, после смерти его последнего фаворита, меняются по меньшей мере раз в луну!
– И тем не менее эта О-Лэи остается, – медленно протянул Гань Хэ. – Ты могла бы хотя бы подумать над этим…
– Занять место О-Лэи? – она подняла брови, задумчиво теребя в руках конец вышитого шелкового пояска, которому еще совсем недавно нашлось весьма неожиданное применение. Мысли об этом занимали ее сейчас куда больше.
– Разве тебе не наскучил господин Той? – вкрадчиво спросил Гань Хэ, – Разве тебе бы не хотелось однажды оказаться на месте этой выскочки, за правым плечом императора, и посмотреть, как господин Той ползет через зал к тебе на коленях?
– О, – лицо Ы-ни на мгновение стало задумчивым и мечтательным, она ярко представила себе такую картинку, – Это было бы забавно. Однако я не вижу способов совершить это…
– Тебе стоит всего лишь захотеть, моя дорогая, – голос Гань Хэ был мягче пуха, – Всего лишь захотеть…
***
Евнух Цао, наперсник императора, всегда знал, с какой стороны ждать беды. Это чутье было присуще ему с детства, когда они еще совсем мальчишками воровали сливы в саду наместника провинции. Именно Цао всегда угадывал, с какой стороны появится дворцовая стража, что не раз позволяло ему уходить невредимым, в то время как многим его друзьям приходилось, как говорится, " отведать бамбукового лекарства".
И сейчас тонкий, неуловимый запашок надвигающейся беды, витающий в воздухе, беспокоил его. Всегда в предчувствии этого Цао становился вялым и сонным, жаловался на одышку и всевозможные недуги, порождая новую волну слухов о том, что старик вот-вот преставится. Однако заплывшие жиром, узкие и острые, как бритва, глаза евнуха Цао продолжали следить за окружающим миром с терпеливостью кошки, подстерегающей мышь. В эти дни он, против обыкновения, проводил аудиенции с менее значимыми сановниками двора: Цао считал, что, подобно тому, как мелкие рыбешки позволяют акулам ориентироваться, такие встречи иногда могут оказываться весьма полезными.
Сегодня в списке лиц, которым была назначена аудиенция у всесильного " распорядителя внутренних покоев", появилось имя судьи Гань Хэ.
Надо сказать, с некоторых пор судья интересовал "почтенного дядюшку", – это был официальный титул наперсника малолетнего императора, и Цао предпочитал, чтобы к нему до сих пор так обращались (что, если подумать, несло в себе глубокий смысл для тех, кто что-то понимает в дворцовых интригах). Цао некоторое время уже следил за его карьерой, и навел о судье осторожные справки. То, что он узнал, его заинтересовало: из Западных Лянов, рода среднего достатка и не честолюбивого, до сорока лет он, казалось, ничем особенно не отличался. До того момента, как судья Гань Хэ получил задание расследовать смерть стратега Фэня, столь взбудоражившую императорский двор три года назад и даже пошатнувшую позиции самого Цао, которого (правда, негласно) обвиняли в опасных злонамерениях. Расследование, следует сказать, завершилось вполне обыкновенно, – невнятным и притянутым за уши приговором, парой показательных казней людей, скорее всего, вполне невинных. Судья, обзаведшийся в своих странствиях прелестной молодой женой, дочерью главы провинции Нижний Утун (неплохая, хоть и ожидаемая партия, эти провинциалы всегда переоценивают ранг столичных чиновников), вернулся в столицу. Осведомители донесли Цао, что при очень странных обстоятельствах у судьи за день до его возвращения умерли одновременно мать и наложница. Это было необычно и не поддавалось объяснению, а такие факты не веривший в совпадения Цао всегда предпочитал хранить в памяти "на верхней полке". А потом начали происходить весьма удивительные вещи: менее чем за полгода судья стал любимцем бывшего главы Дома Приказов, проявил удивительную прыть и усердие в деле " зернового заговора" и правителя Лю, расследовании последствий засухи, заговоре "синих шапок" и иных делах, требовавших большой сноровки в добывании показаний у нескольких весьма несговорчивых заговорщиков. Судя опять же по донесениям осведомителей, с некоторых пор узники боялись судьи больше, чем прилюдного посажения на кол, что было весьма и весьма удивительно, учитывая, что человек он был не слишком выдающийся, и голыми руками мог задушить, верно, не более чем лягушку в дворцовом пруду. Тем не менее, успехи Дома приказов были замечены императором и Цао (тогда он еще не слишком присматривался к судье, и это было простым одобрением). А потом уважаемый господин Дуо умер неожиданной и весьма прискорбной смертью – вывалился из лодки во время гуляний на реке в честь празднования Дней Поминовения, и его тела даже не нашли, не взирая на то, что стражники прочесали весь берег и опросили каждого завшивленного бродягу по обеим сторонам реки. Судьи, стоит заметить, в этой лодке не было, и его никак нельзя было в чем-либо заподозрить. Но это было вторым удивительным совпадением.
