Ольга Погодина - Князь Лавин
После того, как судья Гань Хэ возглавил Дом Приказов и стал во главе партии судей, внимание господина Цао к нему удвоилось. Впрочем, Цао предпочитал, чтобы судье не было об этом внимании известно, и пока полагал держать его на некотором расстоянии.
Но, однако, совсем недавно, Цао доложили о третьей странности, воистину поразительной, а именно о том, что жена почтенного Гань Хэ состоит в порочной связи с Первым Министром Господином Тоем, который являлся основным соперником Цао в борьбе за подходы к императорскому трону. Цао, хоть и был евнухом, а такие истинно мужские чувства, как ревность, со счетов не сбрасывал. Из данного факта вытекало, что судья Гань Хэ либо слеп и глуп (а это как-то не вязалось с его предыдущими действиями), либо способен превзойти в хитрости величайших царедворцев древности, и даже самого Цао, добровольно прошедшего весьма мучительную процедуру " расставания с сокровенным", дабы проложить себе дорогу в Шафрановый Чертог.
Вынести свое суждение об этом следовало без промедления, и Цао, наконец, удовлетворил ходатайство судьи об аудиенции, более трех месяцев вежливо игнорировавшееся им по тысяче всевозможных причин.
Сейчас, когда молоденький смазливый евнух с испуганными глазами, низко согнувшись и распахнув двери с причудливыми позолоченными узорами в виде павлинов, объявил имя господина судьи, Цао принял самый что ни на есть равнодушный и болезненный вид.
Раньше он видел судью только мельком и теперь, встретившись с ним глазами, почувствовал, что интерес его резко возрос: ни у одного человека он не видел еще такого холодного, бесстрастного, почти нечеловеческого взгляда. Все сомнения в глупости судьи Гань Хэ растворились в одно мгновение.
" Этот человек далеко пойдет", – умение разбираться в людях всегда отличало " почтенного дядюшку".
Рассыпавшись в любезностях, судья после милостивого кивка уселся напротив господина Цао на услужливо предложенных ему шелковых подушках цвета мха и завел длинный, ни к чему не обязывающий разговор, как того требовали правила хорошего тона. Цао сделал вид, что задремал, позволяя судье говорить. Обычно через какое-то время его собеседники либо стыдливо умолкали, либо начинали злиться, и Цао таким образом получал прекрасную возможность ознакомиться с тем, как у них проявляются эти чувства. Лицо же Гань Хэ оставалось абсолютно непроницаемым. Он говорил явно заготовленную загодя речь своим скучным скрипучим тоном, каким судья зачитывает длинный список преступлений преступнику, которому уже вынесен приговор. Цао про себя поразился его выдержке.
Он с удивлением обнаружил, что в этой сценке он оказался в непривычной роли того, у кого первым закончилось терпение. По-совиному моргнув, он сделал вид, что очнулся, с глупым видом невпопад переспросив, и повернул разговор в интересующее его русло:
– Так о чем вы ходатайствуете у меня, многоуважаемый судья? Я, ничтожный, последнее время, случается, задремлю – увы, старость не самое лучшее время, отпущенное человеку, да будут к нами милостивы все Девять Великих Богов этого мира!
– Нет, нет, "почтенный дядюшка", – раскланялся Гань Хэ, – Признаться, я воспользовался поводом, – делом о подделке печатей, – для того, чтобы засвидетельствовать вам свое почтение. Однако то, что я хотел бы вам сообщить, дело совершенно другого свойства.
Всю показную вялость господина Цао как рукой сняло. " Поразительный человек, – подумал он, – который на первой же аудиенции осмеливается говорить настолько прямо."
– Вы, многоуважаемый судья, хотите сказать, что зря отнимали у меня время? – тем не менее, мягко поинтересовался он, утопив подбородок в складках шеи.
– Дело, о котором я хотел бы поговорить, чрезвычайно важно для вас, " почтенный дядюшка", – смиренно отвечал судья, – И, смею заверить, оно очень деликатного свойства.
Судья покосился на юного евнуха-служку. Цао, слегка улыбнувшись, кивнул. За тяжелыми занавесями сзади от него на таких аудиенциях всегда ждали воины с обнаженными мечами, – неподвижные, немые. Цао никогда не рисковал.
Дождавшись, когда служка выйдет, судья откашлялся и начал:
– Должен вам доложить, "почтенный дядюшка", что, если бы не моя забота о благе империи и о вас лично…
– К делу, – коротко обрезал Цао, чуть приоткрывая глаза. Ему уже давно надоело разыгрывать благостность.
– Да-да, – засуетился Гань Хэ, – Э-э, моя жена, надо сказать, находится в большой дружбе с Первым Министром господином Тоем… Конечно, это просто дружба, ничего непристойного, однако иногда они ведут довольно откровенные разговоры…
" Так. Этот человек ведет какую-то свою игру, – подумал Цао, – Надо удвоить свое внимание".
– Некоторые из этих разговоров, которые жена передала мне, как мужу и господину, вызвали мою обеспокоенность, и я осмелился…
Цао поднял брови.
– Э-э, в некоторых высказываниях господин Той позволял себе… Нелицеприятные высказывания о вас, "почтенный дядюшка", – заторопился Гань Хэ.
" Кто бы сомневался" – подумал Цао, – " Одно только удивительно: место и время для таких откровений."
– Особенно меня обеспокоило, что господин Той с помощью своей племянницы…эээ…планирует отстранить вас, – последнее Гань Хэ выдавил придушенно, словно сам ужасался своих слов.
– И господин Той поделился такими мыслями с вашей женой? – Цао не смог удержать недоверчивой нотки.
– Они очень близкие друзья, – многозначительно сказал судья.
– Хорошо. Я понял, – холодно процедил Цао. В его голове прокручивались вероятности: судья лжет с какой-то своей целью, судья не лжет, господин Той затевает какую-то интригу с целью вынудить его, Цао, действовать, и использует этих людей… – Твоя информация вызвала мою озабоченность. И благодарность. Чего ты хочешь?
– Ничего, " почтенный дядюшка" – широко, ненатурально улыбнулся Гань Хэ и Цао отчего-то почувствовал страх, чего давно с ним не случалось, – Я всего лишь хотел оказаться вам полезным…
– Тогда иди, – равнодушно махнул Цао.
На самом деле, он вовсе не был равнодушным. Когда судья покинул его, он долго размышлял, пощипывая подбородок, что служило у него признаком глубокой озабоченности. Потом вызвал одного из своих лучших лазутчиков и приказал установить за судьей круглосуточное наблюдение.
А потом, еще подумав, вызвал старичка-архивариуса и приказал ему принести все пылившиеся годами в императорской библиотеке свитки с когда-либо существовавшими планами дворца.
***
Покинув покои " почтенного дядюшки", судья, однако не направил свои стопы к дому, а, выехав за ворота Девятого Чертога, углубился в лабиринт узких улочек столицы. Темнело. Соглядатай Цао, незаметно следовавший за паланкином, не удивился, увидев, что носилки достойного господина остановились у дверей " Дома Цветущей сливы" и судья вышел.
