Марина Ефиминюк - Ускользающий мир
— Женечка! — Мама засияла картинной улыбкой и поцеловала идеально накрашенными губами воздух у моей щеки.
Когда-то она действительно играла на сцене коротенькие роли служанок и горничных. Там ее встретил папаша, уже к тому времени известный литературный деятель, рецензии которого с замиранием сердца ждала вся пишущая советская молодежь. Увидев мамашу, очередной раз произносящую: "Стол накрыт для чая, господа!" он влюбился, как мальчишка. Собственно в тот же вечер, получив огромный букет алых роз и записку: "самой прекрасной женщине", мама бесповоротно решила, что роль жены известного критика ей больше к лицу, чем третьесортной актрисы. Она очень любила повторять, картинно прикладывая руку к накаченному ботоксом лбу: "Ради Олежки я оставила сцену!" Двадцать два года назад на свет появилась я, и все детство провела на бесконечных литературных посиделках в нашей огромной квартире в центре Города и поэтических чтениях.
— Женечка, — щебетала мама, крутясь, — ты выглядишь отвратительно! Похудела еще сильнее!
На своих шпильках она возвышалась надо мной на добрую голову. Неловко оступившись, она споткнулась о мои по-прежнему валявшиеся посреди прихожей туфли и сморщилась.
— Вы чего так рано? Я думала, вы вернетесь только завтра, — промямлила я, быстро засовывая обувь подальше в угол.
Меня трясло от страха, ведь вода в душе стихла.
— Мы только с самолета и сразу к любимой дочурке! — Улыбнулась мама и томно оглядела себя в зеркало, поправляя чуть выбившуюся окрашенную в идеальный платиновый цвет прядку волос. — Твоему отцу стало плохо на африканском солнце.
Лучше бы они сразу направились к любимой бабуле или к любой тетушке!
Звук открывающейся защелки на двери ванной, заставил мои волосы зашевелиться на затылке. Они появились в прихожей одновременно: запыхавшийся низенький папаша в мятом костюме, круглый и тяжелый, с таким же круглым и тяжелым арбузом в руках, и мой гость с мокрыми всклокоченными волосами, наряженный лишь в полотенце на бедрах. От вчерашней раны не осталось и следа, даже крохотного шрама или рубца.
Пауза была достойна шекспировской драмы.
Неожиданно я почувствовала, как к горлу подкатывает идиотский смех, который с каждым мгновением все труднее удавалось сдерживать. Мамаша смотрела на высокого идеально красивого мужчину широко открытыми изумленными глазами, на омертвевшем от ботокса лбу даже прорезались морщины. Папаша в немом шоке открыл рот, все сильнее прижимая к себе арбуз.
Почти обнаженный нахал чарующе улыбнулся и представился бархатным вкрадчивым голосом, от которого, подозреваю, у мамаши сладко сжалось сердце:
— Люкка.
Мама выразительно моргнула, папа захлопнул рот. Я нервно хихикнула и опустила голову, дабы не демонстрировать широкую глупую улыбку.
— Маргарита Федоровна, — словно замороженная проговорила мамаша, механически протягивая руку для дружеского пожатия.
Люкка галантно сжал ее наманикюренные пальчики.
— Олег Германович, — ответила за отца мама, и вдруг шустро затараторила: — Ты, знаешь, Женечка, пожалуй, мы зайдем в следующий раз. Не забудь, что завтра у нас будет ужин! Не забудь! Пойдем, Олежек, нам пора.
Я кусала губы, чтобы не захохотать в истерике. Мама выхватила из рук папы арбуз, но едва не уронила его на пол. Люкка легко подхватил тяжелую ношу и снова изогнул губы в довольной ухмылке:
— Было приятно познакомиться, — вежливо произнес он. — Ваша дочь, просто прелесть. Теперь я понимаю, в кого она такая красавица, — он лукаво блеснул глазами в мою сторону.
— Да, да… — рассеянно подтвердила мама, выпихивая отца в подъезд, а потом окатила меня таким взглядом, что даже деревяшку бросило бы в холодный пот, и с расстановкой произнесла: — Я тебе сегодня позвоню. Женечка.
Стало ясно, что разговор получится долгим и сложным. Главное, чтобы не отказались в довольстве!
Когда за ними закрылась дверь, я почувствовала, как на глаза навернулись злые слезы. Резко развернувшись на пятках, я кинулась на кухню, где мужчина спокойно разглядывал внутренности пустого холодильника. Большой нелепый арбуз пузато и важно примостился посреди стола, накрытого желтой скатертью.
— Значит, тебя зовут Люкка? — для чего-то пробормотала я сквозь зубы, уперев руки в бока.
— Ты для чего всю кухню солью засыпала? — oн поднял голову, изогнув черную бровь, и понюхал баночку с открытым две недели назад йогуртом. Сморщившись, Люкка выкинул ее в помойное ведро, спрятанное в шкафчике под раковиной.
Он так по-хозяйски вел себя на моей кухне, что я сжала зубы.
— И чеснок на шею повесила? — Продолжал измываться наглец.
Он разочаровано хлопнул дверцей холодильника и поправил криво висящий магнитик. Я резко сдернула ожерелье из чесночных головок.
— Теперь понятно, почему ты такая худая. Лучшие друзья девушки — это драгоценности, а не сигареты и кофе.
Тут меня прорвало:
— Послушай ты! Люкка! — Я ткнула в него трясущимся пальцем.
Мужчина прислонился к подоконнику и скрестил руки на груди, всем своим видом обратившись в слух. Ситуация становилась все нелепее, ведь он стоял почти голый, а я красная и растрепанная беззвучно открывала рот, как глухонемая.
— Ну, коль уж мы провели ночь в одной постели, можешь называть меня Люк, — милостиво позволил он. Похоже, все происходящее его по-настоящему забавляло.
— Вон из моей квартиры! — Тихо произнесла я.
Веко на правом глазу стало нервно подергиваться.
— Не знаю, кто ты там, вампир ли, оборотень или просто завравшийся нахал, но немедленно выметайся!
— Да, я уже собирался, — пожал он плечами. — Дашь какую-нибудь футболку, а то у меня рубаха в крови.
— Футболку тебе?! — Я перешла на крик. — Да, как ты смеешь?! Господи, ты же слышал из ванной, что кто-то пришел?! Зачем ты появился?! Ну, кто тебя просил?! Коль уж забрался в мою квартиру, так сидел бы тихо, как мышка! Так ведь нет — нарисовался гуашью — смотрите какой я прекрасный в набедренной повязке! Тарзан хренов!
Горло перехватило, и я закашлялась.
— У тебя истерика! — Спокойно резюмировал он.
— Да, — заорала я, как безумная, — я истеричка!!! Так что не зли меня и выметайся немедленно!
От бешенства перед глазами плыло. Не ведая, что творю, я попыталась схватить со стола арбуз, чтобы швырнуть в негодяя, испоганившего за полтора коротких дня мне всю жизнь, но не ожидала такой тяжести. Арбуз моментально шлепнулся на пол, едва успела отскочить, и разбился, забрызгав кухню красной липкой мякотью. И тут я заревела, опустилась на табуретку и, всхлипывая, размазывала по лицу слезы.
