Александр Волков - Владигор. Князь-призрак
Погоню успел накликать конюх, вылезший из конских яслей по малой нужде как раз в тот момент, когда Ракел выводил из стойла вороную серую кобылу с гладким раскормленным крупом. Конюх был человек бывалый и поэтому не стал сразу поднимать тревогу, а тихо перевалился через борт яслей и на карачках пополз к открытым воротам, где наткнулся на Берсеня. Увидев на бывшем тысяцком знакомый кафтан, конюх спросонья принял его за своего, но, разглядев длинный серебряный клин бороды, не выдержал и заорал так, словно встретил упыря или вставшего из гроба покойника.
Берсень воткнул шестопер ему в глотку, и крик конюха захлебнулся в крови, но его тут же подхватили псы, успевшие расправиться с костью, которую бросил им Ракел. На шум, откуда ни возьмись, из трапезной клети выскочили чуть не с полдюжины поварят, вооруженные кухонными ножами, но Ракел, уже успевший оседлать и вывести из конюшни дымчатого коренастого жеребца, вскочил в седло и стал боком надвигаться на мальчишек, грозя им плетью и устрашающе поднимая коня на дыбы. У тех от страха затряслись поджилки, поэтому они молча проводили глазами Владигора и Берсеня, скачущих к воротам. При выезде из конюшни волкодавы с хриплым рычанием кинулись к всадникам, норовя подпрыгнуть и стащить их с седел, но Владигор тихо свистнул, и псы, поджав хвосты, припали к земле.
Подъехав к воротам, Ракел бросил Владигору связку ключей, тот быстро отыскал нужный, свесился с седла, отомкнул холодный пудовый замок и, выдернув дужку из петли, резким рывком сдвинул примерзший засов. Тяжелые створки с морозным скрипом поползли в стороны, пропуская Берсеня, Владигора и Ракела, напоследок так припугнувшего поварят бешеным вращением меча, что те застыли на месте, подобно снежным истуканам. Шуму, однако, было поднято достаточно, чтобы разбудить стражника, спавшего в бревенчатой угловой башне. Тот вскочил, сбил на затылок лисью шапку, продрал заплывшие с похмелья глаза и, увидев, как из ворот выезжают трое верховых, что есть мочи бухнул в медный колокол под дощатой крышей.
— Ну вот, начинается! — вздохнул Ракел, наматывая на кулак недоуздок и вытягивая плетью своего жеребца.
Тот захрапел, оскалился, круто выгнул шею и пошел крупным плавным галопом. Владигору и Берсеню не пришлось подстегивать коней: привычные к облавной охоте, они сами перешли на галоп. До городских ворот тревожный сигнал дойти не успел, и потому их миновали беспрепятственно, если не считать тяжелого золотого дублона, брошенного Владигором не слишком расторопному стражнику.
Но погоня выехала с заднего двора, миновала южные ворота и, потоптав посадские огороды, чуть не перехватила всадников за околицей. Они, быть может, и устремились бы за беглецами, но Ракел направил Берсеня с Владигором в овраг, а сам проскакал полсотни саженей по окружной дороге и разбил лед на лужах. Оставив этот ложный след, он спешился и вместе с конем переждал погоню в придорожных кустах. А когда преследователи пронеслись мимо и скрылись за поворотом, Ракел вскочил в седло и тихим шагом доехал до спуска в овраг, не оставив на прихваченной морозом обочине ни единой выбоинки.
— Ну, кажись, отстали, — сказал он, догнав Владигора и Берсеня. — Теперь по бережку под обрывом до верфи проберемся, струг угоним — и вниз по Чарыни, пока лед не встал. Нам бы до Луневых Гор успеть сплавиться, ниже она не замерзает.
— А ты почем знаешь? — спросил подозрительный Берсень. — Плавал, что ли?
— Плавает дерьмо, дед, — усмехнулся Ракел, — а корабельщики по воде ходят.
— Так я и спрашиваю: плавал? — ехидно повторил тысяцкий.
— Квиты, дед! — в голос захохотал Ракел. — На струге тебя рулевым поставлю.
— А угонять-то его зачем, когда купить можно? — нахмурился Владигор, вынув из-за пазухи тяжелый кожаный кошель — все, что осталось при нем от прежнего его имущества.
— Ты, князь, монеты придержи, — сказал Ракел, — нечего за собой золотой след тянуть! Простой народ у нас не шибко жирует, а радость у мастерового человека одна: кабак! Понесет он туда твой золотой, да после третьей кружки меду полезет на стол и заорет: век прожил, а бродягу, который золотые швыряет, как медь, первый раз видел! Схватят его — и на дыбу: где видел? когда?..
— Кто схватит-то? — удивился князь.
— Как кто? — обернулся к нему Ракел. — Твои же опричники и схватят! Они во всех кабаках по двое-трое за каждым столом сидят и, чуть что, государево «слово и дело» кричат!
— Я такого приказа не давал! — растерянно пробормотал Владигор.
— А зачем им приказ твой? — хмыкнул Ракел. — Они как по Климогиным уставам жили, так и живут. Да и народ уже притерпелся: ну возьмут одного, изломают на «кобыле», изрубят кнутами до ребер… Так не болтай лишнего, придержи язык.
Ракел замолчал и пустил жеребца по узкой тропке, проторенной в прибрежном камыше. Владигор и Берсень последовали за ним, и вскоре под копытами коней захрустел колкий утренний ледок. Из камыша тропинка вывела их на широкий луг, уставленный стогами сена, уже потемневшими от осенних дождей, а когда всадники миновали луг и въехали в перелесок, впереди послышался стук топоров и разноголосый визг пил.
— Как же мы, князь, на струге или на ладье без гребцов пойдем? — зашептал Берсень, поравнявшись с Владигором. — На ветер надежда плохая…
— Ты, дед, насчет гребцов не сомневайся, — отозвался Ракел, не поворачивая головы. — Ваше дело — ладью от берега подальше оттолкнуть, прыгнуть в нее и на дне затаиться, а дальше моя забота.
— Ишь заботливый какой нашелся! — буркнул Берсень.
— А ты как думал! — воскликнул Ракел. — Кто тебя из ямы вытащил? кто одежку справил?
— Все, молчу! — махнул рукой Берсень. — Ты ему одно слово, а он тебе дюжину!
— Он, однако, прав, — сказал Владигор, сорвав с рябиновой ветки мороженую гроздь.
Он бросил в рот горсть твердых ягод и, придержав коня, прислушался к близкому нестройному шуму плотницкой работы. Ракел обернулся к Владигору.
— Не бойся, князь, — сказал он, поправляя на поясе деревянные ножны. — Дай мне пару золотых и подожди тут часок. А как услышишь, что неподалеку кукушка годки стала считать, бросайте коней, спускайтесь к берегу и отвязывайте ладью. Весла только посмотрите, чтобы все были.
— Кукушка, говоришь? Годки считать? Может, лучше соловья послушаем? — перебил Берсень. — Зима на носу, а у него, понимаешь, кукушки в голове!
— Ладно, дед, убедил! Я волком взвою, специально для тебя. Вот так!
Ракел запрокинул голову, набрал в грудь воздуха, приложил ко рту ладонь и истошно завыл — вздулись бурые узловатые жилы на его мускулистой шее.
