Последний из Двадцати (СИ) - Рок Алекс
Надежда лила сладкий елей на душу. Нет ничего того, что не подвластно чародею. Человек перед ним должен трепетать и знать своё место. Иначе мигом станет меньше, чем самый мелкий подскамейник — во всех смыслах. Рун ухмыльнулся — воображение нарисовало красочные способы разобраться с Кровавыми Крючьями. Но для начала нужно найти хоть какие-то следы. Рун с неба смотрел на лежавшие под ним крохотные домишки селений, на взбудораженных внезапной бурей людей — пора было начинать задавать вопросы. Как там говорила Матриарх? Маги не дерутся, маги разговаривают.
Первое слово прозвучало молнией. Рун обратился разрядом, искрой перескочил на ближайшие хаты, оставляя кроваво-огненный след. Запоздало, едва очнувшись от нахлынувшего на них ужаса, завопили селянки. Их крики смешались с диким рёвом младенцев, плачущих детей, гомоном сбегающегося на беду мужичья. Замельтешили рабочие руки, передавая полные тухлой воды ведра. Словно Рун в самом деле дал бы им погасить пожарище…
Огненной птицей он расправил крылья, издав оглушающий вопль. Взгромоздившись на висельный дуб, Рун расправил крылья и в тот же миг перья стрелами полетели в разные стороны. Один за другим вспыхивали остальные дома, погружая деревню в хаос. И только тогда Рун спустился, чтобы поговорить.
Ему нравился запах горящих надежд. Ото всей души мальчишка надеялся, что жирный столб дыма видно у самого Шпиля — пусть его собратья видят, что он делает. Пусть стыдятся собственной трусости и нерешительности. Пусть Виска, наконец, одумается…
Староста валялся перед ним на коленях. Стоящие рядом с ним женщины пытались поставить старика на ноги — безуспешно. Молодая и старая, жена и дочь, до Руна дошло сразу. Ужас вместе с молчаливым вопросом немым упрёком сидел на лицах людей — мерзавцам казалось, что они имеют право спрашивать: за что?
— Имена. Я хочу имена.
Они не знали. Или делали вид, что не знают. Конечно же, они делали вид…
В мгновение ему стало смешно. Он не чувствовал, а буквально видел, как колотятся в груди их жалкие, черные, полные озлобленности сердца. Он мог сжать кулак — и все они, охнув на прощание от боли, умрут и завалятся мешками наземь. Но сейчас ему нужны были имена. Имена и следы.
Староста вспыхнул пламенем, охватился жаром, отчаянно взвыл. Рядом стоящие с ним люди бросились прочь. Рун унял огонь, а старик у его ног скрючился — жалкий, маленький, обожженный.
— Имена. Мне нужны имена…
Глава третья — Сыграем?
След был отчётливый и свежий. Рун припал на колено. Муладир, уже давно почуявший неладное, стонал, будто его заживо пекли на костре.
И как только Вигк управлялся с этой образиной?
Ска почти беззвучно подошла, встала рядом. Внимательные глаза механической куклы готовы были зацепиться за любую неровность и отправить её в аналитический блок для размышлений.
Оборотня он видел вчера. Душа отчаянно таила надежду, что это всего лишь обычный хруставолк. Юному чародею хотелось в это верить до того самого момента, как блохастая образина не выскочила прямо перед ним.
Парню вспомнилось, как от неожиданности он неловко попятился и бухнулся на пятую точку. Струхнул так, что было стыдно перед наукой мастера Рубера.
Волколак сразу же воспользовался моментом, перед глазами мелькнули когти. Огромный волк лапой опрокинул чародея наземь — охранок, способный выдержать удар булавы хрустнул что яичная скорлупа. Когти вошли в плоть, раздирая дорожное платье, вонючая пасть разинулась в желании сомкнуть клыки на мягкой шее.
Ещё одна ночь, ещё одна жертва.
Была бы, не окажись парень чародеем.
Волколак взвыл от дикой боли — способные прокусить лист брони клыки чудовища хрустнули, едва столкнулись с обратившейся в сталь шеей. Металлический кулак вонзился в брюхо чудовища словно осиное жало. Рун от щедрот своей души добавил ещё парочку ударов: под дых и в челюсть. Мерзкая образина попятилась и заскулила, когда юный чародей вновь оказался на ногах. Резкая, словно удар молотом, оплеуха не заставила себя ждать.
Оборотень отлетел прочь, словно щенок, обиженно заскулил. Встал на четыре лапы, обходя чародея посолонь — сдаваться легко он не собирался.
Ска выдал ветер. Мохнатая бестия учуяла её запах прежде, чем механическая кукла соизволила заявиться.
В руках она стискивала малурит. Сорвавшийся с стабилизационного кристалла огненный шар прочертил красивую дугу перед самым носом оборотня. Лёгкая добыча вдруг обратилась смертельно опасной — волколак припал на передние лапы, разразился угрожающим рыком, попятился. Сладкая кровь чародея уже не казалась ему столь желанная, таила в себе гибель, будто яд. Но хуже всего — это то, что держала в руках его спутница: новый магический снаряд уже был готов одарить несчастного потоком пламени. Махнув хвостом на прощанье, волколак бежал прочь. Если уж что оборотни и не любили — так это жгучий кусачий огонь.
Забыв про еду и сон, чародей шёл по следу бестии. Иногда он ловил себя на том, что отвлёкся от изначальной задачи — надо было проверить слова Вигка. К счастью, это было по пути.
Оборотень нутром чуял, что они идут по его следу. Рун во что бы то ни стало желал изловить зверя. Старый Мяхар занудствовал, но говорил верно — любой из Двадцати в первую очередь бережёт свои владения от напастей.
— Здесь, — вдруг указала Ска. Рун присел на корточки: землю украшала линька волчьего меха. Куст хранил на себе обрывок одежды. Волчьих следов было полно — когда эти твари возвращают собственный облик, вертятся на одном месте, будто непоседливые псы.
Человеческий след был чуть дальше. Отпечаток босой ноги в подсохшей грязи — следовало искать ближайшую деревню. Впрочем, часы, проведённые по настоянию Гитры за бестиарием говорили, что необязательно. Наверняка где-то неподалёку отсюда стоит сруб или одинокая хижина на опушке. Следовало бы пустить поисковых бегунков, но парень не спешил.
Муладир завывал и принялся вырываться пуще прежнего. Рун истратил на него пару заклинаний успокоения — но треклятая тварь замолкала лишь на минуту, а после вновь придавалась панике.
Не помогали ни уговоры, ни грязная брань, ни бережная ласка Ска. Что уж говорить, Рун не без труда для самого себя признал, что даже магия оказалась тут бессильна. А ему-то в голопузом детстве казалось, что чародеи способны на всё…
Лесная тропа вывела их к монолиту. Каменное изваяние с лицом маленькой девочки высилось и гнило среди зарослей марновника. Словно укрывая несчастную от солнечных лучей, возвышались рощистые плакучки. Ало-синие лепестки укрывали землю всякий раз, как только дул ветер. Босые ноги давно поросли сорняками цветов. Стол для угощений был пуст, как и поминальная чаша.
Рун остановился лишь на мгновение, возложил на монумент руки. Почтительно поклонился, пожелал спокойного сна заключённому в каменный плен чародею. Ска не потребовалось напоминаний — сама вытащила из сумки пару яблок и краюху черствого хлеба, возложив на помин. Не густо, подумалось парню, но уж чем богат прямо сейчас…
Их всегда должно быть Двадцать. Как, зачем, почему — в Шпиле было принято не спрашивать. Детьми, шёпотом, в тщетных надеждах, что не услышат взрослые, они тасовали свои самые скверные догадки, будто колоду карт. Слухи на корню обрубила Гитра на пару с Матриархом, на одном из уроков пояснив, что Шпиль способен снабжать только двадцать отобранных чародеев.
Судьба остальных была не завидна. Крестьяне знали правила, но в своей твердолобой упрямости всякий раз норовили их нарушить: едва они осознавали, что рядом с ними живёт способный сплетать ману в заклинания чародей, как принимались за игру. Одни, теряя лапти на ходу, со всех ног бежали к Шпилю доложить. Другие укрывали, прятали, лелеяли тщедушные надежды спасти.
Несущий Волю обрушивался на последних заслуженной карой. Мерзавцы обращались в крыс, пауков и прочих мелких паразитов. Лишний чародей навсегда засыпал, обращаясь в монолитную стелу.
