Виктор Исьемини - Летний зной
Тем временем сомкнутый строй закованных в сталь гномов вступил в поселок. Раздались хриплые крики — и с башен на захватчиков посыпались булыжники. Несколько стариков решили, что лучше умереть в собственном доме, чем сбежать — дескать, им хоть так, хоть этак осталось недолго. До сих пор они прятались, а теперь с торжествующими воплями стали швырять камни в гномов. На верхних площадках башен всегда были заготовлены подходящие снаряды, теперь они пошли в ход. Гномы пришли в ярость, полезли в башни, с маху вынося двери закованными в сталь плечами. Старцы пытались отбиться, но где там — их сбросили с башен на камни. Покончив с этим, гномы двинулись дальше. Эльфы задержались в деревне, рассыпались между камней, забегали в башни, осматривались, потом выскакивали наружу с жалкой добычей в руках и, смеясь, показывали приятелям драные меховые накидки и стоптанную грубую обувку. Это было не грабежом, а развлечением — посмеяться над примитивными людишками.
На перевале над дальним концом долины тем временем заканчивалась схватка. Мужчинам удалось отшвырнуть с пути гномов, и они продержались, пока женщины с малышами скатились по ту сторону скальной гряды. Лэрд, получивший не меньше десятка ранений, дрался, пока не пали сородичи. Тогда этот здоровяк прыгнул на ближайшего гнома, обхватил, сжал в медвежьих объятиях и вместе с хрипящим карликом прыгнул к краю скалы, нависшей над ущельем. Два тела покатились вниз, с грохотом полетели потревоженным камни… оба скрылись в тучах пыли под грудами гранитных осколков. Война в Малых горах началась.
ГЛАВА 45 Вейвер в Сантлаке
Часом позже императорского конвоя к Вейверу подошло войско. Усталые покрытые пылью бойцы казались горожанам небесным воинством, ниспосланным в ответ на их молитвы… хотя, признаться, на самом деле выглядели вояки не очень-то браво. Горожане на радостях пообещали накормить и напоить спасителей, община выкупила у хозяина «Золотой бочки» запасы хмельных напитков, в городе началось веселье. После пережитого страха настроение вейверцев качнулось в противоположную сторону, и они ликовали. Вернское право! Да община и мечтать о подобном не могла!
Тем временем имперцы разбили лагерь подле городских ворот, Алекиан распорядился разместить раненных в городе, а сам отправился помолиться — разумеется, вместе с Когером — в городскую церковь. Вейверский священник суетился и хлопотал, он в мечтах видел на месте скромного храма роскошный собор… или лучше, чтобы здесь основали монастырь? А что, монастырь в честь чудесного избавления, а сам он, приходской священник — из него бы вышел аббат хоть куда! В городе с вернским правом и святая обитель окажется не бедной! Как славно, как славно…
А император не обратил внимания на суету попика, такие мелочи Алекиана не занимали. Конечно, клирики, сопровождающие войско по настоянию архиепископа, шепнули императору, что этот святой отец — верный слуга Гилфингов и один из тех, кто был посвящен в кое-какие тайны… но они не слишком усердствовали, превознося заслуги местного брата, ибо не видели никакой пользы ни для себя, ни для дела.
Пока Алекиан молился, сэр Войс пришел в себя. Очнувшись в лучшей комнате «Золотой бочки», маршал долго не мог понять, где он и что с ним… потом сообразил, что не может более исполнять маршальских обязанностей и что в нем, пожалуй, император более не нуждается. Бедняга только теперь осознал, сколь случайным был выбор его величества, маршальский жезл мог достаться кому угодно, и это случай, невероятная удача, что подвернулся именно он, Войс. И понес же его Гангмар в битву… зачем? Ох, зачем? Ведь теперь Алекиан точно так же ткнет пальцем в любого, кто окажется под рукой — и тот станет маршалом, благо теперь маршальские обязанности исполнять не сложно, едва ли не первый встречный управится. Если его величеству потребуется дееспособный маршал… ох…
Оруженосцы хлопотали около Войса, для них-то он оставался могущественным господином. Рыцарь отослал слуг, и только потом позволил себе расслабиться, от души проклиная переменчивую удачу. Даже несколько слезинок уронил.
Но Алекиан не вспомнил о бедняге Войсе, после молитвы он решил наведаться в здешнюю ратушу и поглядеть на городской Совет. У церкви его поджидал Коклос, карлику хотелось получше знать свежие новости. Так что и в ратушу он тоже увязался за императором. На город опустился вечер, горожане с легкой душой веселились, и гвардейцам пришлось расчищать путь для его величества. При иных обстоятельствах они бы не стали церемониться и разогнали гуляк с дороги пинками — но теперь-то приходилось сдерживаться.
Городской Совет был собран, и когда явился Алекиан, синдики торопливо вскочили и принялись кланяться. Император кивнул и оглядел простецкие лица вейверцев. Коклос протиснулся за спиной императора и, привстав для важности на цыпочки, стал пялиться на местных. Те, не знакомые с придворными порядками, не знали, как быть — карлик пристально вглядывался в каждого поочередно и бормотал:
— Народ… народ… простой народ… пьяный простой народ… Нет, братец, печать гилфингова благословения на этих рожах не лежит. А у того и вовсе харя разбойника. Наверное, после аудиенции он пойдет кошельки отнимать.
Последнее касалось Гедора. Тот выдавил холодную ухмылку и глянул карлику в глаза. Полгнома оказался не крепче любого другого — взгляда Гедора он не смог вынести. Зато император заинтересовался Мясником. Старшему из синдиков пришлось объяснять:
— Это мастер Гедор, недавно у нас обосновался, но человек изрядный, ваше императорское величество, и боец первейший. Лучше всех за Вейвер сражался.
— Мне есть, что защищать, — вставил Гедор и поклонился.
Графьям да судьям кланяться он бы не стал, но император — выше всех подданных, неважно, днем ли, ночью ли подданные ему служат.
— Сын у него родился, — добавил мастер Увин, от которого разило за версту перегаром. Кузнец любил веселье.
— Сын? — в глазах Алекиана промелькнуло что-то странное, император моргнул, стащил с руки перчатку и аккуратно снял украшенный рубином перстень. — Держи, добрый человек. Да будет с тобой благословение гилфингово, и пусть судьба малыша окажется счастливей моей… Сыну имя дали?
— Нет еще, ваше императорское величество… — Гедор, осторожно принимая из монаршей руки подарок, оробел, чего с ним не случалось ни разу за последние лет, пожалуй, пятнадцать. — Не успели, война ведь…
— Назови Алекианом.
Император натянул перчатку и вышел, не произнеся больше ни слова. За дверью он украдкой, чтоб не видели гвардейцы, смахнул слезу. Алекиан чувствовал себя странно и не понимал, что с ним творится… С чего ему показалась важной судьба новорожденного простолюдина? Гилфингу ведомо.
