Андрей Некин - Механический меч. т.1 Кукловод
Бой кипел до самого последнего луча вечернего солнца… Долгий, изнуряющий. Временами чудилось еще секунда, и строй порвется, и все будет кончено. Но слабое место немедленно превращалось в сильное, будто там подымал щит незримый, неуязвимый титан…
Не перечесть, сколько было повержено гулей. Не осталось белого просвета на снегах, только их чернеющая, гнилая плоть. Куда не взглянешь — всюду повторно мертвые трупы. А по ним, роняя слизь изо рта, идут свежие резервы.
Защитники Рейнгарда, легионеры и стражи, отступили и встали у прорванной заклятием стены, полностью готовые к смерти.
Но спустя минуты, оставалось только удивленно чесать затылки. Гули разворачивались и обходили Рейнгард, уходя обратно в самое сердце Империи, откуда они явились. Там еще было много легкодоступной еды…
Кто-то отдал им приказ не биться зря о копья и щиты, скрепленные магией древних императоров.
* * *А причина произошедшего находилась на другом конце поля.
Там, где все еще дышит мороз от дикого заклятия Кукольника, где валяется три сотни поверженных ходячих трупов, и не до конца ясно кто их убил, солнце полностью уходит с горизонта. Но это ничего: светит костер, разожженный неизвестными.
Именно там, недалеко, лежит мертвый Оциус Сириус. Правая рука переломана, изжевана челюстями. Голова пробита кучей дыр. Порвалась грудь, так что видно холодные, остывшие внутренности. Изо рта вытекает кровавая пена.
Подползает к телу голодный гуль с оторванными ногами.
— Встать! — орет кто-то в ухо. — Встать!
Голос непрерывен и настойчив. «Встать. Встать. Встать».
Медленно подымается Сириус. Сама собой заживает рука. Зарастает череп.
Оциус хватает склонившегося мертвеца за шею. Сжимает кисть — голова гуля валится наземь.
— Сириус!
— Я думал, ты помер, Хозяин.
— Умираю… — прогремел нечеловеческий шепот под сводом костей, дребезжа металлической заплатой. — Сириус! Убей эту тварь, и твой долг полностью зачтется!
Человек встает во весь рост, и проводит лезвием по плечу, скрепляя заключенную сделку. Кровь не течет. Ее не так много осталось, чтобы вытекать попусту. Он бредет, шатаясь, но с каждым шагом движения становятся все увереннее. Происходящее напоминает ему какой-то безумный сон.
Сириус не торопливо приближается к костру и садится вместе с остальными выжившими.
— Ты живуч, — коротко комментирует кто-то, но по большому счету им не до этого внезапного чуда.
Трещит пламя. Меж дров лежит горящее тело северного орка. У Ро-Гхрака не хватает руки. Ее не нашли. И он сам, северный вождь, не найдет теперь никогда свое племя.
Зато ученый огр ковыряет другую отрубленную руку. Она вцепилась в рукоять странного, полностью черного, меча и не хочет разжиматься. Доволен ученый огр новой игрушкой.
— Достал Кукловода, — качается из стороны в сторону гном-охотник, как свихнувшийся, — прямо в лоб достал. Мозги на землю плеснули. Достал…
Сириус ничего не помнит из прошедшего дня и потому спрашивает:
— Что случилось?
Отвечает ассасин, протирая черный от копоти «драконий хвост». Одной рукой, потому что вторая безвольно свисает из раздробленного плеча. Но в этом занятии все равно мало смысла. Дуло деформировалось, патронник расплавился от пороховых газов, да и весь запас пуль полностью вышел… На Го полно свежих ран. Не хватает пальца.
— Он ушел.
— Почему вы не идете по следу?
Рыжебородый поднимает бессмысленный взор.
— А чем ты его убивать собрался? Песней и плясками?
Костер трещит, разгоняя тьму. Молчат пятеро охотников. Или шестеро, включая меньшего брата огра.
Отблески языков пламени делают лицо эльфийской лучницы невероятно прекрасным. Она поворачивается к уродливому Го.
— Tor da ki-sen ra-da, — произносит эльфийка и переводит сама, — ты неплохо стреляешь для свиньи.
И не понятно, что перевешивает в ее словах — презрение к человеку или восхищение к стрелку.
* * *В город вернулось около тысячи легионеров. И те большой частью раненные. Пока шли в бой еще как-то держались, а стоило сбросить тяжесть кирасы, сами падали на холодный камень.
— Про древних императоров слышал? — ворчал легат Гром старому другу. — Говорил же, надо идти пешими…
Тигль тоже озадаченно качал головой.
— Эй, и что Горака видел? И Ребелия? — бесцеремонно расталкивал Гладий лежащего прямо у стены легионера. Из множества ран уставшего воина сочилась кровь. — А рану в голову до или после получил?
— Тише, тише, Гладий, — одернул его легат Римус, — дурно ему.
Щека легионера была рассечена, левая рука почти перерублена, доспех продырявлен. Да и сам он еле дышал.
— Счастливчик, — завистливо буркнул обиженный на судьбу легат Гром.
Один за другим падали без сил заходившие под защиту стен. Позади всех брел Император Стормо. Он нес тяжко раненного магистра Мейера. Старец проявил себя на поле боя, как настоящий лев. Его было уже не спасти, но Стормо тащил худое тело, хотя бы для оказания посмертных почестей.
— Лекарей сюда! — заорал Тигль, раздавая пинки служителям. — Ранены, Сир?
— Это не моя кровь, — Стормо аккуратно прислонил магистра к стене, — Мейера.
Он присел рядом с умирающим, оглядывая легионеров.
— Сколько?
— Потери больше трех четвертей, Сир…
Ясно… Яснее некуда. Да и в глазах верного советника отразилось тоже самое. Перебили невозможное множество. Достойно сражались и закончили великой победой, о которой впору слагать новые менестрельские песни. Но война проиграна. Полностью. Бесповоротно.
К вернувшимся из пасти смерти стекались восторженные крестьяне. Показались и благородные дворяне в дорожных плащах, не верившие своим глазам. Те явно собирались бежать из Рейнгарда… Там, за стенами, шансов немного, но, коли б мертвецы проникли внутрь, здесь их не осталось бы совсем.
Раздавались крики всеобщего ликования. Благородные леди бросили дорожные саквояжи и осыпали Императора восхищенными взглядами. Еще месяц назад ни на что не влиявшего молодого правителя постеснялись бы пригласить на обед. Но сейчас каждый стремился выразить свое почтение, надеясь на будущую поддержку. Хвалебные речи разносились отовсюду. На миг Стормо показалось, что прикажи он целовать грязные, заляпанные гнилой кровью гулей поножи, и они кинутся к его ногам с просьбой повернуть стопу, чтобы достать до подошвы.
Ведущий легионы чуть не поддался искушению. Эти же люди в свое время способствовали унижениям его отца, Уро Торрия.
Император сунул меч в ножны со зловещим скрежетом.
