Алексей Зубко - Специальный агент преисподней
– Покудова жива надежда… – неопределенно произнес я.
– И это возьми.- Черт протянул мне плеер, который, пропал во время похода в ад. А он вот где, оказывается.
– Оставь себе,- великодушно предложил я, вспомнив, что он не сбежал в Пандемониуме, а мужественно помогал снять цепи. Хотя если вспомнить о его предательстве…- Дарю.
– Мне?
– Тебе-тебе,- заверил я обескураженную нечисть.
– Скажи спасибо,- подсказал ангел.
– Спасибо,- послушно повторил черт, по растерянности даже не сообразив, что произнес кощунственное для любого выходца из ада слово. И ничего – не разорвало, даже рога не отпали…
– Прошу к столу,- пригласил я.
– Но…
– Давайте-давайте,- настойчиво повторил я.
– Только предупреди того, в рясе, чтоб не размахивал руками,- попросил черт.
И грянул пир на весь мир.
Мое возвращение встретили громкими овациями типа «Горько!».
Глас народа, как говорят демократы (вот бы и делали то, что говорят) – ну да здесь их, слава богу, пока не завелось,- указание к действию.
Уста ее такие сочные и жгучие… Бездонна синь искристых глаз. А это хриплое дыхание?
Пьянит покрепче хмеля, вернее пленяет, как аркан – но это не неволя, не плен и не дурман… ЛЮБОВЬ.
Как странно испытать то, о чем, казалось, знаю на свете больше всех. Не раз, не два – миллионы! – я слышал, как шептали те, в чьи сердца, без промаха пронзив, моя стрела попала. Но чувствовать самому – совеем иное. В слова едва ли облачишь дрожанье струн, в душе сокрытых…
– Горько!!!
Ну вот. Даже вставать не придется, поскольку к выполнению предьщущего требования собравшихся мы отнеслись очень серьезно, и один поцелуй плавно перетек в другой.
– Эй, тряхнем-ка стариной.- Ударив оземь шапкой, вскакивает с лавки Владимир Красное Солнышко. И пускается в пляс. Бьет в бубен Дид, увлеченно притопывая ногой. Люцифер, галантно щелкнув каблуками, пригласил на танец Ладу.
– С удовольствием,- ответила она и взяла протянутую руку.
Ударили об пол каблучки, затрепетали от порывов ветра свечи. Все пляшут кто во что горазд. Владимир князь выкаблучивает гопака, падший ангел кружит Ладу в вальсе. Баба Яга дает джигу, Эй с Дидилией вышагивают смутное подобие Мерлезонского балета.
– Танцуют все! – громогласно объявил Добрыня Никитич и поднялся со скамьи.
Сидящий под прикрытием его мощного корпуса черт лишь ойкнул, выронив пустой кубок. А осенивший знамением очередного перепела отец Дормидонт, обретающийся на дальнем конце этой лавки, с обиженным кряканьем очутился на полу, перевесив невезучую нечисть. Поднявшись при помощи Добрыни, осознавшего свою промашку, святой отец уже было собрался отчитать не дальновидного богатыря, но в этот миг его взор упал на раскачивающийся из стороны в сторону хвост черта. И отец Дормидонт Ополинариевич громогласно рассмеялся, размазывая слезы по щекам и испытывая нескрываемое чувство удовлетворения от победы над нечистым.
Застрявший в потолке рогами черт скривился и жалобно попросил вернуть его на грешную землю. Перевернувшаяся лавка подбросила его, словно мощная катапульта.
Не прекращая смеяться, святой отец ухватил черта за хвост повыше кисточки и дернул. Словно спустил воду из бочка.
– А-а-а!!!
Шлеп!
– Спасибо! – обвиснув в поповских руках, прошептал черт, дико вращая глазами.
– На все… – поднял было руку отец Дормидонт, но потом сообразил, чем для нечистого обернется наложенный крест, и сменил тему: – А что это у тебя на лбу?
– И правда,- поинтересовался я.- Где почетный знак?
– Да… – замялся черт.
– Лишили?
– Сам вывел,- признался он.
– Как?
– В косметологическом кабинете.
Отец Дормидонт недовольно нахмурился, услышав о посещении ему неизвестного, но однозначно дьявольского места.
– А ну-ка, а ну… – Присмотревшись, я различил аккуратные стежки швов.- Кожу пересадили.
– Ага.
– Откуда?
– Да так,- отмахнулся черт, потирая зад.
– Понятно.
– Вот же нечисть,- взвешивая волосатого адского пролетария на руке, произнес священник,- а все ж божья тварь. Хотя и тварь порядочная.
Черт поспешно закивал головой, со всем соглашаясь. А затем как заорет:
– Горько!!!
И шмыг за стол.
– Куда поперед батьки в пекло? – погрозил пальцем священник.- Горько!
– Горько!!! – грянул разношерстный хор голосов.
С удовольствием.
А глазки напротив показывают, что не только я так думаю.
ЭПИЛОГ Думы о скоротечном и вечном
Многие меня поносят И теперь, пожалуй, спросят: Глупо так зачем шучу? Что за дело им? Хочу.
Авторство приписывается А.С. Пушкину, ему лично я склонен верить– Ливия.
– Да, любимый.
– Необычное имя…
– Оно означает: Любовь И Вера И Я.
– Какая Вера? – насупился я.
– В кого, глупый,- улыбнулась Ливия. И поцеловала меня в нос, щекоча золотыми локонами.
– А мне там место найдется?
– Уже нашлось.
– Да не там, и навсегда…
– И… э-э-э… везде найдется. И никуда ты не денешься,- промурлыкала моя златовласая дева, ныряя под одеяло.
Я следую за ней, а то заблудится в темноте.
Спустя пару часов, невыспавшийся, но счастливый, я вышел на крыльцо и, потянувшись, не сдержал крик радости:
– Я ЧЕЛОВЕК!!!
И рядом любимая женщина, которая ради меня избрала судьбу простой смертной. Нас ждет короткая по сравнению с бессмертием жизнь, но каждый миг ее будет наполнен друг другом. А это ли не счастье?
На широком пне спиленного еще при царе Горохе дуба устроились Люцифер и Эй, которого дважды за вечер Ливия папой назвала. Но тогда я этому не придал значения, а сейчас… Нужно будет разобраться с родственниками.
Дирижируя поднятыми кубками, два ангела – и что из того, что один из них падший? – дружно, в два.осип-ших голоса подпевают льющейся из плеера музыке:
Раскачаем этот мир…
Из-за туч выглянул Ярило, но тотчас спрятал сияющий лик. Не время еще – пусть подремлют уставшие люди и звери.
Хрюкнула из лопухов, заворочавшись, свинья. Десяток перепачканных поросят дружно подсунулись к ее брюху, спросонья нащупывая жадными губами пахнущие молоком соски. Зачмокали жадно, ненасытно – словно утром под нож.
Выглянул из-за березы заяц, почесал лапкой вислое ухо, зевнул во всю ширь пасти, подбежал к развалившемуся в яслях на соломе Пушку. Внимательно обнюхал его, гадая, что за странный сосед появился в их тихом уголке. Вон как храпит. Завидно…
Потирая пузико, из горницы вышел домовой, увидал меня, заметался.
