Илья Носырев - Карта мира
«Души сеньора, души!» — вопили они. Но тот, что сбросил меня, возбранил им, сказав, что меня ждут в Муравейнике. И они потащили меня туда. О небеса! Каким ужасом все это казалось мне тогда. Они принесли меня сюда, вот в этот зал и показали эту стену.
И тут Рональд, погруженный в рассказ отца, понял, что они стоят у странной стены — сделана она была, похоже из камня, но по мере отдаления камень терял свои очертания и превращался практически в туман. Рональд почувствовал, что хочет обернуться — и не смог: некуда было оборачиваться. Он вдруг понял, что тело его стало плоским, двумерным и он висит на этой стене в качестве рисунка, барельефа.
Отец с силой рванул его за плечи, и Рональд очутился в обычном мире. Стена по-прежнему, впрочем, находилась перед ним, и рыцарь чувствовал неодолимое очарование вновь пасть на нее и обратиться в рисунок.
— Так нельзя, — сказал отец, — ты не вернешься, если будешь путешествовать и телом и душой. Сними свое тело.
И тут Рональду стало страшно так, что его язык отказался ему повиноваться. Он, правда, через миг пришел в себя и изобразил глубокую задумчивость, но отец, кажется, что-то заподозрил и нахмурился укоризненно.
— Что это за стена? — выдавил Рональд, как ему показалось, все-таки вполне уверенным и куртуазным тоном.
— Стена Вечного возвращения, — ответствовал отец, — Видишь ли, Муравейник гораздо больше, чем об этом принято думать. Ведь Правитель уже присылал сюда людей вроде Иегуды и чудотворцев более сильных, которые видят сквозь стены — и ты думаешь, если бы король находился внутри лабиринтов Муравейника, они его не нашли бы? Но король спрятан не в этих коридорах — ты ведь сам уже прошел их большую часть и, наверное, заметил, что там нет почти ни одной живой… кхе-кхе, ни одной души.
— Король спрятан там, — длинный тонкий палец отца указал на стену, — там, в глубинах, в том мире, где мертвецы обретают силу вернуться на этот свет.
Рональд сглотнул. Страх уже прошел, но новое мерзкое предчувствие проникло в его душу.
— И мы пойдем туда? — спросил он.
— Да, — ответил отец. На его молодом лице не было ни тени каких-либо переживаний по этому поводу, и Рональд понял, что для него идти этим путем — все равно что ходить из одной комнаты родового замка в другую — ежедневное, ординарное занятие.
— Но прежде ты должен снять свое тело, — заключил отец.
— Снять тело?
— Именно. Смотри.
Рональд посмотрел направо и увидел длинные ряды вешалок, на которых, словно одежда, висели… человеческие тела! За эти полчаса реальность показалась ему такой же сказкой, как сказка о мальчике-с-пальчике или семерых козлятах. Он уже не боялся и не удивлялся, а лишь медленно брел вдоль вешалок, рассматривая тела. Они не были мертвыми и не были живыми — кожа лиц и рук производила впечатление вычищенной и отутюженной ткани хранимой в строгом порядке одежды. Тела принадлежали крестянам, рыцарям, монахам, мужчинам, женщинам, детям. Ему показалось, что он увидел в этой бесконечной веренице несколько знакомых лиц. Рональд вгляделся и едва не вскрикнул от неожиданности.
— Король Эбернгард!
— Тело короля Эбернгарда, — уважительно поправил его отец. — Ты немного заслужишь почета, если вернешь его в Город. Оставив настоящего Короля там.
Он показал на стену, а затем на две свободные вешалки, висевшие рядом с королем.
— Одна — моя, одну берег для тебя, — пояснил отец. — Знаешь, как это делается? Как рубашку — возьми тело за горло и сними с себя.
Он взялся за свое горло и стал стаскивать тело с чего-то серого и плоского, что в нем крылось. Рональд едва не взвизгнул от страха.
Не взвизгнул, нет, черт, не взвизгнул, это бы совсем стыдно было. Громким, но уверенным голосом Рональд молвил:
— Отец, погоди!
— Что? — невнятно спросила серая фигура с наполовину скинутым через горло телом.
— Скажи мне: ты меня не обманываешь?
Исаак надел тело обратно, сидело оно немного криво, но лицо было тем же: лицо отца.
— Нет, сынок, — сказал он, пристально глядя Рональду в глаза.
— Я тебе верю, — ответил Рональд, взялся за свое горло и рывком снял тело с себя. В двумерном мире, где двигалось то, что оказалось под телом, возиться с вешалкой и пристраивать на ней свое тело, как оказалось, такое увесистое и громоздкое, было делом нелегким, но, к счастью, отец помог управиться.
Вместе они скользнули на стену и начали двигаться по ней, словно картины волшебного фонаря или китайского теневого театра. Рональд первое время краем глаза косился со стены на проплывавшие мимо них предметы, стоявшие в зале, — вешалки, машины, а потом понял, что видит их не потому, что его тень движется по камню стены, а потому, что время повернулось вспять и он снова проходит по тем коридорам, где был полчаса назад.
Но так было только сперва, если правомерно употребить это понятие, — а потом мир и вовсе превратился в туман. Рональд, ведомый своим проводником, смотрел отцу в затылок и не видел его — ибо у фигуры отца не было ширины. Сколько они шли — должно быть, века, и ничего не менялось.
Лишь один раз их спокойное скольжение было отмечено событием: вдруг Рональд почувствовал как бы нарастающий гул ног и бряцание оружия и увидел, что навстречу им движется целая армия в несколько тысяч. Они двигались вереницей, слегка налегая друг на друга, как ассирийский барельеф, — тьмы воинов тьмы — вереница в тьмы и тьмы воинов. Они прошли мимо как курьерский поезд (Рональд часто встречал в старых манускриптах сравнение с этой машиной), не поприветствовав и не бросив ни одного копья, — тихо прошагавшее эхо многих ног.
Некоторое время они с отцом вновь скользили по этой пустоте — две тени на стене.
Затем Рональд увидел мир, сотканный из разноцветного тумана. С удивлением он понял, что его тело вновь обрело форму, а сам он стоит на красном поле, над ним ходят белые облака, впереди раскинулось синее море, вокруг зеленая трава, по небу летают какие-то неразличимые птицы, говорящие человечьим языком, бесы тащат по двору упирающегося пьянчугу, роща справа от него весело, без дыма и чада горит малиновым огнем — и все вокруг на сто миллионов миль заполнено душами людей, животных, растений. Цвета были яркие, словно на детском рисунке.
— Ого! — только и сказал Рональд.
И, хоть он и унизился до подлого слога, отец не нахмурился.
Ярмарку напоминало это место — так здесь было весело. Правда, и страшновато тоже было: очень уж блестели глаза у людей, точно были нарисованы гуашью.
Крыши домов словно таяли, превращаясь в радужный туман, проглядывали друг сквозь друга и сквозь тела людей, растекались потоками акварельной капели — и собирались вновь. Мир-леденец, мир — цветное стекло — Рональд диву давался, глядя на эту картину, сквозь которую они шли.
