Максим Сиряченко - Чумные
— Передайте всем этим больным и умирающим от чумы, что мне не до них.
— Это наша работа. Их жизни зависят от нас. От тебя и от меня. Пока ты тут сидишь и жалеешь себя и того, кого уже не вернуть, умирают те, кого еще можно спасти. Можно было бы.
— И что теперь? Что мне жизни крестьян? Я как белка в колесе целыми днями, а взамен слышу «спасибо» от вас и лишь стоны от боли от черни. Как будто так и должно быть! Как будто я не могу наплевать на них и бросить. Я прекрасно вижу, что они страдают и умирают, но я, черт возьми, тоже страдаю, и не меньше! О них забочусь я и получаю взамен ничего, а обо мне кто позаботится?.. В любом случае, я не собираюсь возвращаться к ним.
— Сколько я тебя знаю, ты всегда была сильной. Почему на этот раз раскисла?
— Даже не знаю. Может, у меня месячные, или потому, что я съела что-то не то? А может, потому, что у меня умер отец месяц назад? Может, потому, что я сегодня потеряла того, кого любила? У меня, черт, ничего не осталось. Никого и ничего! И ты еще спрашиваешь, почему я раскисла!?
— Не сердись. Я не это имел в виду.
— А что?
— Ты лекарь. Когда умер твой отец, ты не усомнилась в своем призвании. Почему теперь?
— А кто сказал, что я хочу бросить свое ремесло?
— Ты. Если ты называешь себя лекарем, то, будь добра, как говорил мой учитель, засунуть язык в задницу и лечить. Ты отказываешься лечить, значит, ты не лекарь. Я думаю, ты сама это понимаешь и я ничего для тебя шокирующего не открыл.
— Да, верно. Вы ведь помните, я спрашивала вас, выйдет ли из меня лекарь без сострадания? И вы ответили, что да. Так вот, Филипп, я еще и эгоистичная. Они страдают, но для меня своя рубашка ближе к телу. И все, что творится вокруг… Мне плевать на них, мастер, вы уже знаете, я стала лекарем не для того, чтобы помогать людям, а для того, чтобы учиться. И я хочу учиться, а не носиться с больными, убитыми, умершими от чумы. Я чувствую себя монашкой в храме Деи. Не этого я хотела, Филипп, и не хочу. Хотела знаний, опыта, а получила… Сами видите, что я получила. Сорвалась и обвисла, как порванная струна.
— Ты знаешь, у меня тоже есть причина бросить все и заняться своей проблемой. Своя рубашка на самом деле ближе к телу, и так становится всегда. Я ведь уже рассказывал про стремление к своим целям. Но я этого не делаю, потому что я встал на путь лекаря. Засунул язык в задницу и лечу, пока эпидемия зверствует, я выполняю свой долг.
— Я рада за вас.
— Да, Нил умер. — Пропустил он ее колкость мимо ушей. — Да, тебе горько. Хочется плюнуть на все и уделить время себе, залечить раны, которые лечит только время, уйти подальше от всего. Но подумай: болезнь забрала твоего отца и возлюбленного, разве ты сама не хочешь искоренить ее? Отомстить, так сказать. Кроме того, я не знаю всех твоих знакомств… Кто знает… Может, на Зеленом берегу есть еще кто-то, кто тебе дорог, и чью жизнь может унести болезнь…
Филипп остановился, когда понял, что Ванесса плачет. Тихо, стараясь подавить слезы. Лекарь положил ей руку на плечо, хотел что-то сказать, чтобы как-то успокоить, но ничего не придумал. Однако ему и не понадобилось. Приступ горя прошел быстро, еще несколько минут потребовалось девушке, чтобы совладать с чувствами и голосом.
— Возвращайся хотя бы ранним утром. Поспи, отдохни… от всего этого.
— Вернусь. — Ответила она более-менее спокойно. В ее голосе все еще слышались нотки плача. — А куда я денусь? Переживу эту утрату, как все предыдущие.
Она вздохнула глубоко и грустно, надолго замолчала. Филипп не решился уходить сейчас. Как оказалось, Ванесса просто собиралась, чтобы еще кое-что сказать. На этот раз ее голос звучал совсем уж спокойно и ровно.
— Филипп, вы бы знали, как я устала от всего этого. Смерти дорогих мне людей, болезнь, стоны и бесконечные трупы крестьян. Поскорей бы все закончилось.
— А что будет, когда эпидемии не станет? Что изменится конкретно для тебя?
— Уже изменилось, мастер. Просто сейчас у меня нет времени подумать и дать нормальный ответ.
— Но хоть что-то ты должна мне сказать.
— Что? Это так важно? Услышать мои мысли прямо сейчас?
— Очень.
— Все изменилось. Вообще все. Нет, я по-прежнему хочу учиться, и у вас тоже, но лекарем я никогда не стану. Не потому, что не уверена, а потому, что не хочу. Наверное, это прозвучит дико эгоистично и слишком уж жестоко… Я только сегодня поняла, что помогать людям — это не мое. Слишком неблагодарное занятие, слишком много теряешь, слишком тяжело потом становится. И еще… Я уже начинаю подумывать о «Гордом».
— В самом деле?
— В Сиэльстене лучший университет. Там я получу то, что мне действительно нужно, а здесь, на Зеленом берегу, меня уже ничто не держит. Как только «Гордый» починит грот-мачту, я сяду на него. Не хочу возвращаться в страну, но и здесь не хочу оставаться больше.
— А как же чернь?
Она посмотрела на него как-то странно. Как на собеседника, который ее понимает лучше, чем она саму себя.
— В университете нет черни.
Филипп кивнул.
— Я вернусь к утру. Не сейчас. Все-таки это не легкое решение. Нельзя так, с места в карьер, нужно время. Оставьте меня пока одну, хорошо?
Филипп кивнул. Развернулся и ушел, оставив девушку на балконе среди мраморных развалин и остовов статуй. Он шел обратно домой, и им владело странное чувство. Он был расстроен из-за разговора с ней, однако ее последние слова давали ему надежду. Лекарю действительно хотелось, чтобы его подопечная была счастлива. Ему было горько видеть ее в таком положении. Однако его не покидало ощущение, что эпидемия закончится, корабль будет починен вскоре, и Ванесса навсегда расстанется с местом, в котором столько всего пережила и столько боли испытала.
Однако эпидемия все еще распространялась. И Ванессе сейчас было тяжело. Завтра с утра они продолжат работу, и алхимик постарается ее не особо нагружать. Бремя лекаря все еще висело на нем тяжелым каменным ярмом.
«А как же моя болезнь? Если я не успею найти лекарство до того, как «Гордый» отплывет?» — подумал он и почувствовал неприятный холодок, ползущий по спине. Он постарался не думать об этом. Он не признался Ванессе в том, что Зеленый берег был ему ненавистен. И его постоянно в последнее время преследовало ощущение, что скоро что-то закончится. Проклятая чувствительность! Закончится. Но что? Болезнь? Эпидемия?
Ни то, ни другое. Произойдет что-то очень плохое, Филипп был в этом уверен. И перед ним снова, уже в стотысячный раз, был выбор: лечить себя или людей.
Где-то вдалеке на западе раздался крик жертвы и нечеловеческий крик чумного. В поселении стало одним трупом больше. Филипп втянул голову в плечи и зашагал к дому быстрее.
