Александр Анфилатов - Изумрудная долина (СИ)
Сколько Энола находилась не в себе, не помнила, казалось, целую вечность. В голове стоял шум и звон, как будто десять нелюдей били в неё молотами. Тяжело разлепив веки, Энола увидела, что лежит на земле, под телом мальчика–щитоносца и его щитом. Всё вокруг было в крови. Голова ребёнка безжизненно свисала с её груди. Оглядевшись вокруг, она села, оттолкнув мальчишку, нащупала лук и стрелы. Одна мысль не давала ей покоя: «Если колдун и дальше будет кидать бомбы, все погибнут. Я непременно должна убить его!» Колдун был на том же месте, он копил силы для нового удара. Миэле даже удивилась, как мало времени прошло с момента её отключки и взрыва, а ей показалось — вечность. Она привстала на одно колено, наложила стрелу, прицелилась. Вокруг неё лежало множество окровавленных тел, — это были её лучники и арбалетчики, с которыми она каждый день занималась. В тупой ярости она послала стрелу, напоенную магией леса и её собственной ненавистью.
Или колдун снял защиту, или после взрыва у неё дрожали руки, но Энола всё же достала его. Последняя посланница впилась врагу в бедро. Миэле взвыла в отчаянии. Она впервые в жизни так глупо промазала в самый неподходящий момент. Колдун скривился, но размалеванное его лицо выражало больше презрения, чем боли. Ярость кипела в его жилах, и он поднял руку с бомбой, чтобы добить отчаянного стрелка. Энола понимала, что секунды её сочтены, но решила не показывать свой страх, и спокойно, глядя прямо в глаза врагу, накладывала очередную стрелу.
Миэле не слышала хлопка, раздавшегося где‑то далеко в тылу. Она вообще ничего не слышала, бомба контузила её и оглушила. Она не чувствовала, что из ушей бежит кровь, но увидела, как голова колдуна неестественно дернулась, от неё отлетел кусок, разбрызгивая вокруг кровавые ошметки. Уродливые, слизкие мозги разлетелись по палубе. Колдун с оставшейся половиной головы дрогнул, пошатнулся, выронил из рук огненный шар. На носу корабля раздался оглушительный взрыв. Место, где он стоял, утонуло в яркой вспышке пламени, палуба загорелась. Никто не понял, что произошло. Волшебство — опасная вещь, и несчастные случаи — не редкость. Миэле вздохнула и потеряла сознание.
* * *Борис, сидя на дереве, чувствовал себя как курица на насесте. Мало того, что над ним смеялись товарищи (никто не знал, зачем Ярослав заставил его туда лезть), хуже того, он не мог найти подходящее растение, чтобы соорудить полати. Мальчишки, по малолетству выделенные ему в помощь, годились только на посылки или подать ствол. Вот и сидел он в развилке ветвей, перекладывая отекший зад с одного места на другое, где ещё не так больно. Он наблюдал за боем. Дело пошло веселее, воины поливали врагов стрелами, а Борис изнывал от желания кого‑нибудь пристрелить. На берегу продолжался бой, товарищи дрались, не щадя животов, а он сидел на дереве, как дезертир. Однако приказ есть приказ — стрелять только в колдуна. А где он, кто знает? За рядами врагов металось много народу. Борис даже стал различать, кто командир, кто главнее, кто поменьше. «Но кто из них колдун?» — недоумевал сиделец. Безделье удручало. Он проверил оружие, пристроил его поудобнее в развилке веток. В тот момент, когда колонисты отошли и враг, казалось, вот–вот ударит, он послал мальчишку со словами, которые тот должен был передать в точности: «Дай стрельнуть?!»
Подросток вернулся довольно быстро, запинаясь от желания точно передать слова вождя, произнёс:
— Дхоу велел передать, что повесит прямо на каком‑то «насесте».
Борис фыркнул и велел мальчишке сидеть рядом.
Тем временем он рассматривал врага, скучая, и, конечно, просмотрел момент первого броска колдуна. Борис даже не заметил, кто конкретно это сделал, видел только, что бомба пришла с корабля. Победный вой толпы бурути и потери, понесенные в своих рядах взрывом, крайне расстроили его.
— Болван, — ругал он себя, почем зря, — думал, врут все…
В конце концов, пока перестроил целик на большую дальность, пока искал, где же засела эта гнида, колдун метнул ещё раз и прямо в ряды лучников и арбалетчиков. В сердце у мужика кольнуло, но он увидел гада, прицелился. Как назло, колдунишка не стоял на месте, дергался вправо–влево, вертел башкой. В его руках зрел новый огненный шар. Неожиданно враг замер с поднятой рукой, вперив взор неизвестно куда… И уж тут Борис не упустил момента, нажал на курок. Голова колдуна дернулась, вспыхнул яркий свет, корабль загорелся.
Борис был уверен, что попал…
Глава 28
Ярослав наблюдал за происходящим с опушки леса. Рядом, внимательно следя за полем боя, стоял Шестопёр, за спиной неотступный Труба. Все напряжённо молчали, ожидая приказа командира. Каждый понимал, что всадники — их последний резерв, и бросать его бездумно в бой — глупо. Когда армии сшиблись, и колонисты еле держали строй, медленно пятясь, казалось, настал момент для решительной атаки, но Ярослав чего‑то ждал, бормоча себе под нос:
— Ну где ты, где, прекрасная маркиза, пора уже, покажись.
Он теребил пояс или начинал ходить взад–вперед. Когда взвилась первая бомба, Ярослав подпрыгнул, как ужаленный:
— Вот он, вот! Давай его, давай, парень!
Впрочем, после первого взрыва окружающие уже не интересовались командиром, как зачарованные, наблюдая за полетом смертоносных снарядов. Ярослав вывел их из забытья.
— В сёдла! — рявкнул он. — По коням!
Он сам взлетел в седло, насильно отбирая у оторопевшего Трубы свой щит и копье, застегивая шлем и подтягивая ремни ожерелья. Занятый делом, он пропустил выстрел Бориса, но рядом что‑то бухнуло. Звук для всех окружающих показался знакомым. В ответ на корабле раздался взрыв.
— Вот так и рождаются вымыслы, — как бы сам себе буркнул он.
Труба не понял, переспросив:
— Что?..
В ответ услышав командное:
— Горнист! Кавалерийская атака!
Ярослав дал шпоры Хитрецу.
Сильный конь резво набирал скорость, приседая на задние ноги, с места беря в карьер. На этот раз он нес самую тяжелую ношу — всадника в полном вооружении и толстую попону, покрытую стальными пластинами, как дракон чешуей. Следом за Ярославом из леса с криком и шумом, с возбуждающим призывом горна неслась конница колонистов, до последнего момента оберегаемая от глаз врага.
* * *Копейщики с трудом удерживали строй. Им казалось, натиск атаки удался, и бросившиеся навстречу враги не смогли уронить ни одного из них, но напор пяти рядов в любом случае больше напора трех рядов. К тому же на малом отрезке фронта образовалась такая давка, что действовать копьем стало трудно. Передние ряды, уперев копья в щиты врага, давили изо всех сил, стараясь смять, повалить конкретного противника перед собой. Вторые ряды помогали передним, подпирая их плечами, делая давление более жёстким. Следующие за ними, перекинув копья поверх щитов, кололи врага, стараясь достать, и если не убить тяжеловооружённого воина на той стороне, то хотя бы ранить. В такой толчее и неразберихе потери были незначительны, лишь редкие воины выходили из строя, и то, в большей степени, по ранению. Их место сразу занимали следующие в колонне, и не одна из сторон долго не могла одержать верх.
