Гай Орловский - Ричард Длинные Руки – вильдграф
Элеонора сказала быстро:
– И достойный доблестного сына степей!
– Ага, – проворчал я, – ну да, а как же?.. Сын степей при титуле, надо же… Скажи кому, в морду получишь за шуточки. Какой титул можно дать кочевнику?
Король и Элеонора переглянулись. Я заподозрил, что проработали какие-то детали до моего появления, что-то состыковали, кое-что утрясли, теперь у них другая задача: навязать хорошо продуманный и подготовленный экспромт мне, сыну степей, копытного ветра и свежего воздуха.
– Вильдграф, – произнесла Элеонора приподнято, прозвучало чуточку слащаво и слишком торжественно, чувствуется, что еще тот экспромт, а король слишком уж удивился и вытаращил глаза. – Отец, как тебе титул вильдграфа?
Король сказал с фальшивым энтузиазмом:
– Великолепно!.. ты у меня умница!.. Это самый подходящий, самый точный, что годится такому яростному герою, свирепому и необузданному… Именно с них, вильдграфов, начиналась древнейшая история… с диких и яростных завоевателей, пришедших на эту пустынную землю, населенную чудовищами.
– Вильд, – повторил я тупенько, – граф… Дикий граф?
– Граф Дикого Поля, – уточнил король. – Диких Земель! Властелин степей, которые никому не принадлежат. Носитель свободы!
Он даже привстал на троне, глаза разгорелись, словно и он тоже сын степей и романтик, хотя, если честно, мы все, мужчины, в самом деле романтики, пусть и стыдимся этого слова.
– Благородный носитель свободы, – подчеркнула Элеонора. – Высокорожденный!..
– Я не высокорожденный, – возразил я. – Что я, горец какой-то захрыченный? Наоборот, рожден в богатой низине, где много сочной травы, где все по пояс… У нас там степи ровные, как этот стол… хотя на нем ничего и нет.
– Теперь высокорожденный, – сказала Элеонора с победной улыбкой. – Графы не бывают низкорожденными. Ты выше по рангу всех придворных моего отца.
Ее темные глаза стали золотыми от воспламенившегося в них огня. Победа, читалось в ее взоре, хотя сын степей отказался от состязаний за ее руку, но все-таки сумела заарканить дикого кочевника золотой цепью, великолепная женщина, сильная и настойчивая, умеет ставить перед собой цель и двигаться к ней напролом.
Да, она молодец… но я? Дожил до такого позора, что титул получил… по женской протекции! А не столько за заслуги, хотя да, за такое вообще можно и корону короля вручить, но ради того, чтобы я хоть чуть поднялся до уровня невесты и чтоб ей было не слишком со мной стыдно появляться на людях.
Я поклонился, стараясь не выглядеть чересчур недовольным.
– Спасибо, Ваше Величество. Вельми и зело, ага. Я не нахожу слов от нахлынувших чувств, такое переполнение в моей торичеллевой… гм… что просто по своей сыностепейскости даже как-то и не!.. Вот. Ага.
Король перевел взгляд на Элеонору.
– Ну как? Ты довольна?
Она порывисто обняла его за шею и жарко поцеловала в щеку. Король хитро посмотрел на меня.
– Это она демонстрирует, что умеет не только кусаться!
– Отец, – сказала она с упреком.
– Последний раз целовала, – пояснил он, – когда ей было три годика.
Элеонора, все еще обнимая отца, мило улыбнулась мне, глаза сияют, как утренние звезды, омытые чистейшей росой.
– Не верь ему! Просто здесь все мужчины такие…
Она запнулась, король пришел на помощь:
– Какие?
– К которым противно притрагиваться, – ответила она серьезно и убрала руки. – Даже смотреть бывает гадко. Но я научусь всему, чего ты хочешь, Рич.
Король торопливо хлопнул в ладони, будто пытался заглушить ее необдуманные слова, какая женщина что обдумывает, потому их нельзя принимать всерьез, крикнул с натужной бодростью:
– А подать сюда вина!
Глава 9
Я щурился на выходе из дворца, под ногами такая густая и горячая тень, ступить страшно, а впереди слепящий отсвет усыпанных золотым песком дорожек, раскаленных и мертвых. В жаркий полдень глиноеды расползаются по норам в ожидании вечерней прохлады, но я не они, сыны степей покрепче, и хотя мозги в жару плавятся, но стремлюсь провернуть что-то хитрое, умное, а не переть дуром, как у меня получается чаще всего.
За зеленью деревьев мягко шелестит, словно складывается в кипы тончайший шелк, фонтан. Ветерок доносит водяную пыль, я с удовольствием подставил разгоряченное лицо, даже глаза прищурил, и сразу же услышал насмешливый голос:
– А вам здесь понравилось, сэр Ричард!
Я вздрогнул, открыл глаза и огляделся дико, мое настоящее имя никто не знает, если не считать огров. Деревья приблизились осторожными шажками, расступились.
Фонтан великолепен, а на невысокой каменной ограде сидит в расстегнутой на груди рубашке черноволосый смуглый господин в шляпе с широкими полями и страусиным пером. Брюки тоже из тончайшего полотна, сапоги больше похожи на чулки, но богатые горожане одеваются именно так.
Он улыбался мне во весь рот, ногу забросил на ногу, довольный и отдыхающий, хотя я знаю, как напряженно работает над своими планами, и знает, что я знаю, но оба ведем себя так, как принято: принимаем то, что нам показывают. В ответ на то, что и другие принимают нас такими, какими выглядим для них, а не какие на самом деле.
– Нравится, – повторил он, – мир Гандерсгейма? Здравствуйте, кстати, сэр Ричард.
– Не очень, – ответил я. – И вам не хворать, сэр Сатана, хотя отец Дитрих меня за такое на костер бы… Но что поделаешь, мы же культурные люди местами? Впрочем, некое своеобразие здесь наблюдается, не спорю.
– Странная смесь и взаимодействие культур, – сказал он, – верно?
Он улыбался, уверенный, сильный и реальный, но по моей коже сыпануло морозом, когда заметил, как мелкие капли от фонтана, долетающие иногда в нашу сторону, проходят сквозь его одежду, не оставляя следа.
– Насколько устойчиво? – поинтересовался я.
– Вот уже триста лет, – ответил он уклончиво.
Я решил, что стоять перед нашим общим врагом, когда он сидит, это как бы признать его сюзереном, смахнул незримую пыль на каменном бордюре и тоже сел, даже ногу на ногу закинул, хотя сразу же пожалел, какая-то подростковая обезьянность, нельзя так явно…
Он прочел мои мысли, все еще не умею прятать достаточно надежно, однако смолчал, за что я благодарен и Сатане.
– По меркам людей, – сказал я, – триста лет – немалый срок. Правда, по меркам племен и народов не очень уж…
Он ухмыльнулся.
– Заметили, что и здесь потихоньку начинает меняться?
Я кивнул.
– Мергели – только начало?
– Точнее, этот отважный конунг, – уточнил он. – Мергели всего лишь стадо, хотя и достаточно воинственное. Он сумел превратить это стадо в стаю, но без сильного лидера стая снова быстро превращается в стадо.
