Гай Орловский - Ричард Длинные Руки — граф
Маклей поспешно согласился:
— Да-да, правильная. Э-э… женская.
Все переглянулись, замолчали. Ипполит начал раздувать огонь, Раймон посмотрел на горн, где среди углей будет накаляться железный прут, лицо дернулось. Мне показалось, что в глазах проступила жалость. Он передернул плечами и пошел к выходу.
Ипполит крикнул в спину:
— Останься, послушаешь, как этот гад признается!
— Перескажешь вечером, — ответил Раймон почти недружелюбно. Маклей взглянул ему вслед, поколебался, но оглянулся на меня, покачал головой и двинулся следом.
— У меня память плохая! — крикнул Ипполит им в спины.
— Ты такое сможешь забыть? — спросил Раймон. — Я — нет.
Дверь за ними захлопнулась, Ипполит отвернулся и старательно раздувал угли. Я с дрожью во всем теле посматривал на железный прут толщиной в палец, что зарылся острым концом в красное нагромождение. Плечи то и дело передергиваются, как только представлю, что этим прутом меня ткнут под ребра или в грудь. Сердце стучит бешено, в черепе жар от скачущих мыслей.
Когда прут стал вишневым от жара почти до середины, хлопнула дверь, по ступенькам быстро спустилась леди Элинор, черные волосы, строгое черное платье, словно вся в трауре, лицо бледное и холодное, словно высечено из мрамора, взгляд напряженный, как у кошки, заметившей воробья на расстоянии прыжка.
Она остановилась передо мной, взгляд еще раз пробежал по толстым железным оковам и цепям.
— Кто ты? — спросила она резко. — Отвечай!
— Леди Элинор, — ответил я почтительно, но с достоинством мужчины, ведь простолюдины тоже мужчины. — Я тот, кого вы знаете… и кому можете доверять… Я не знаю, почему вам наговорили, что я что-то замышляю против вас… Но я служу вам верно и честно…
Она не дослушала, резко бросила в сторону Ипполита:
— Прижги его!
Ипполит, мрачный как туча, надел толстую рукавицу и лишь тогда взялся за темный конец прута. Я ощутил жар, как только он его начал вынимать из раскаленных углей, затем сухой зной опалил живот. Резкая обжигающая боль резанула бок, я дернулся, раскрыл рот и… удержался от крика. Это сейчас все орут, когда им ломают пальчик, а ведь раньше под пытками не только хранили гордое молчание, но даже смеялись над врагами!
Глаза леди Элинор сузились, как у разъяренной кошки.
— Еще!
Острая боль прожгла бок и прокатилась волной по нервам. Я поморщился, но смолчал.
— Еще! — выкрикнула она в ярости. — Еще!
Острейшая боль жгла мне бок, затем второй. Несмотря на полуобморочное сознание, я сообразил, что Ипполит старается жечь те места, где на боках у каждого валики жира, там нет мышц, там одно сало…
— Еще!
Я дернулся, в глазах леди Элинор мелькнула радость, я прохрипел:
— Все… поклеп…
— Врешь, — выкрикнула она озлобленно. — Ипполит!.. Этого мало!.. Возьми клещи!
По моему лицу катятся крупные капли пота, выедают глаза, Ипполит как в тумане, но я сквозь шум крови в ушах услышал его измененный голос:
— Ваша милость… я сейчас сомлею… Я ведь не палач, я — кузнец…
Она в нетерпении выкрикнула:
— Пошел вон!.. И пришли Адальберта!
Я сцепил зубы, в голове молоточками стучит только одна мысль: только бы не сорваться и не начать залечивать раны. Если леди Элинор увидит это, мне конец. Она не просто убьет, но еще и расчленит, а потом сожжет так, чтобы пепел рассеять по ветру. Пусть эта адская боль, пусть от ужаса холодеет нутро, когда вижу, как из раскаленных углей вынимают длинный прут с добела раскаленным кончиком, от которого сыплются искры, как от бенгальского огня.
Потом, когда им два-три раза проткнут мне бока, руки, ноги, белый металл становится оранжевым, а затем и вовсе красным, даже темно-красным.
Я почти терял сознание, но всякий раз возвращал себя в реальность, а то вдруг организм воспользуется моим беспамятством и залечит, это все, конец мне…
Правда, так и не уловил, когда появились Адальберт и Винченц, первый сразу же начал тыкать в меня раскаленным прутом, запах горелого мяса выедает ноздри, Винченц сжимает в руках дубинку.
Не дожидаясь, пока прут остынет в моих ребрах, Адальберт возвращал его на жаровню, подходил ближе, всматривался. Я вишу на слишком коротких цепях, он сильным ударом в подбородок вскидывал мне голову. Если я опускал, снова бил до тех пор, чтобы видеть мое лицо, пока я не начинал удерживать голову.
Он удовлетворенно усмехался.
— А что, он крепок? Что скажешь?
Винченц, к которому он обращался, посмотрел на меня хмуро, сплюнул под ноги.
— Слишком увлекаешься. Умный, да?
— Я?
— Не я же.
— Можешь предложить что-то лучше?
Винченц снова сплюнул на пол.
— Могу, конечно.
— Ну так вперед!
Адальберт сделал издевательски приглашающий жест. Винченц посмотрел на него, на меня, крепче стиснул дубинку и подошел ко мне. Наши взгляды встретились, на суровом лице начальника стражи я не увидел ни жалости, ни сочувствия.
— Ну что, — проговорил он раздельно, — будешь говорить, сволочь?
— Я уже все сказал, — прохрипел я. — Невиновен…
Он с силой ударил дубиной в бок. Затрещали ребра, острая боль впилась во внутренности. Я задохнулся, невольно вскрикнул, обвис. Винченц проговорил раздельно:
— От пары сломанных ребер не умирают. Но вот когда будут сломаны все…
Он ударил снова. Я услышал треск костей, острая боль прошила до пят. Винченц задержал дубинку на взмахе, но я молчал, он ударил в третий раз. Лютая режущая боль, теперь я уже не мог свободно дышать, острые обломки впились в легкие, заливая их кровью.
— Ну? — сказал он непреклонно. — Выкладывай, после этого ты умрешь быстро. А так тебе придется умирать долго и страшно.
Я с трудом поднял голову, перед глазами расплывается, пот течет градом и выедает глаза.
— Винченц, — просипел я окровавленным ртом. — Винченц… вот за это я тебя убью…
Мне показалось, что он вздрогнул, но в следующее мгновение замахнулся и ударил по другому боку с такой яростью, что там затрещали сразу все ребра. Перед глазами померкло, я лишь слышал сквозь шум крови в ушах, что Адальберт отбирает дубинку у взбешенного начальника охраны.
Я не знал, день сейчас или вечер, прошли сутки или месяц, меня окатывали холодной водой и снова терзали. Винченц больше не показывался, пытал Адальберт. Однажды в подвале, не дождавшись моих признаний, снова появилась леди Элинор.
Правую руку мне сломали в двух местах, боль невыносимая еще и потому, что я подвешен именно за руки. Меня снова окатили водой, сунули под нос какую-то вонючку, сознание немного очистилось, я обнаружил, что смотрю в полные ярости глаза леди Элинор.
