Андрей Егоров - Путешествие Черного Жака
– Мертвецов заберем завтра, когда отправитесь на работу, у нас тут идеальный порядок. – Надсмотрщик хлопнул себя кнутовищем по сапогу. – Так что лучше не вякай, а то я запомню твое лицо и как-нибудь потопчусь на нем…
Они развернулись и вышли. Тишина позволила мне наконец уснуть. Опустив тяжелые веки, я ощутил блаженство. В чем-то мой одноглазый тюремщик был прав: все в мире относительно.
С утра нас вывели к ручью. Я принялся ополаскивать в холодной воде лицо, смачивать саднящие мозоли на ладонях, внимательно всматриваясь в охружающий ландшафт. Ручей представлялся мне идеальным местом для побега. Я еще не сошел с ума, чтобы бежать в кандалах, поэтому днем и ночью я думал о том, как мне от них избавиться. Можно было найти какой-нибудь камень и в темноте попытаться разбить их, а потом утром, когда нас поведут к ручью, резко скинуть кандалы и броситься бежать прямо через ручей, прочь, все дальше и дальше от проклятого рудника. Но почему-то мне казалось, что моему плану не суждено осуществиться и я только погублю себя. Однако я не оставлял свои мучительные размышления ни на мгновение, мысли о побеге – это было все, что меня занимало. Наверное, неведомые небесные силы, всегда покровительствующие мне, понаблюдав за моими страданиями, в один прекрасный момент решили оказать мне помощь, потому что удача наконец повернулась ко мне лицом. Я помню происходящее в тот день, как сейчас, ибо это был день избавления от скорой смерти… Для кого-то он, правда, стал днем ее визита.
Кирка со свистом рассекла воздух и ударила в каменную кладку, но от нее ничего не откололось. Моя слабость уже становилась смертельной, организм был совершенно истощен, я знал, что проживу не дольше нескольких недель.
– Сильнее бей, Жак, – проговорил за моей спиной жирный тюремщик, – глядишь, и твой мозг просветлеет и ты узреешь истину, подобно мне. Я тоже был когда-то слеп, но постепенно начал прозревать, я стал размышлять обо всем понемногу и вот что заметил – происходящее вовсе не так одномерно, как может тебе показаться, у каждого свой взгляд на вещи и свое предназначение, мое – наблюдать за тобой, твое – махать киркой. Каждый должен как можно лучше выполнять свое, так что бей сильнее, Жак, и ни о чем не думай… Будущее твое предопределено.
Я с ненавистью покосился на его холодный, налитый кровью глаз. Вот сейчас развернусь и ударю его киркой в темечко… Но доводы разума одержали верх. На крик непременно прибегут другие тюремщики и забьют меня камнями насмерть, они оставят мое тело в руднике навсегда, завалят камнями, я никогда уже не увижу света.
Я ударил по камню еще раз, сделав вид, что прислушался к совету своего тюремщика бить сильнее, и вдруг произошло чудо: каменная стена провалилась внутрь, и моему взору открылся лаз, ведущий куда-то в глубь горы. Одноглазый философ вскочил на ноги и с изумлением воззрился на провалившуюся породу…
– Никогда такого не видел, – пробормотал он и, утратив бдительность, заглянул внутрь, в кромешный сумрак, который освещался единственной стоявшей у него за спиной свечой, – надо бы позвать остальных…
Он медленно озирался и что-то бормотал про себя: не знал, что делать в подобной ситуации. У него было множество вариантов ответов на сложные вопросы, но он не знал ни одного ответа на самый простой.
Еще некоторое время он стоял ко мне спиной, стараясь различить что-нибудь в кромешной темноте, а потом спохватился, что был слишком неосторожен, и резко обернулся. Последнее, что он увидел в своей во всех отношениях счастливой и наполненной философскими рассуждениями жизни, – острие кирки, которое я всадил в его хлопающий изумленный глаз. Тяжелый металл пробил глазное яблоко, врубился в его изощренный мозг и застрял в черепной коробке. Философ рухнул как подкошенный, а я, опасаясь, что кто-то слышал случайный шорох или звук удара, стал двигаться в два раза быстрее – схватил свечу и нырнул в подземный ход. Даже если это был лабиринт, подобный тому, в котором я когда-то давно блуждал в подземелье Каменного Горгула, лучше мне навсегда сгинуть под землей, чем продолжать долбить каменную породу на катарских рудниках.
Когда я, освещая проход, быстро полз на четвереньках по подземному ходу, в голове у меня вертелись слова, которые я мог бы сказать умершему философу: «В сущности, то, что ты сейчас мертв, не так уж и плохо, если рассуждать философски: тебе уже не надо набивать свое брюхо и мучиться жестокой изжогой, не нужно справлять малую и большую нужду, нет никакой необходимости наблюдать за каторжниками, – ты можешь спокойно лежать и смотреть на присыпанную землей крышку гроба, и ничто и никто не будет тебя беспокоить. Какое блаженство, право. И еще несколько слов об относительности всего происходящего. Если для тебя все происходящее кажется замечательным, то мне такое физическое состояние плоти совершенно ни к чему… Правда, удивительно?»
Лаз постепенно расширился так, что я смог встать на ноги и идти, выпрямившись во весь рост. Я лишь слегка пригибался, чтобы не удариться головой о каменный свод. Свеча быстро догорела, так что большую часть пути я продвигался вперед на ощупь, упираясь руками в стены. Деревянных крепежей я не заметил, так что стены подземного хода могли обвалиться в любой момент. Я все шел и шел, потеряв счет времени и своим неуверенным, но торопливым шагам, пока впереди не забрезжил едва различимый свет. По мере продвижения яркое пятно превратилось в ясно различимый источник света, и почти сразу я разглядел приземистую низенькую фигурку, которая двигалась вдоль стены и словно обшаривала ее длинными руками. Рядом с карликового роста незнакомцем стоял фонарь. Слабо трепетал огонек на фитиле, бросая желтоватые блики на стены. В толстой ладони карлик сжимал горный молоток. Время от времени он несильно бил им в стену, после чего копался в камушках, рассматривал их в тусклом свете фонаря.
Ступая со всей возможной осторожностью, на носках, я стал приближаться к незнакомцу.
«Для начала завладею его фонарем. Молоток мне тоже пригодится, с ним я смогу добыть себе пропитание, когда выберусь на поверхность».
Тем временем карлик обнаружил что-то интересное. Покрутив находку в толстых пальцах, он оживленно хмыкнул, схватил лежавший неподалеку мешок и бережно что – то туда сунул. Когда он повернулся, я заметил, что к стене за его спиной прислонен огромный боевой топор, в свете фонаря тускло блеснуло серебристое лезвие.
«Топор тоже очень кстати. Им я смогу отбиваться от врагов».
Я так увлекся наблюдением за странным карликом, что вцепился в каменную стену слишком сильно. Под моей рукой вдруг оказался неустойчивый камень, он упал и едва слышно ударился о каменный пол. Карлик мгновенно подобрался, кинулся к топору, схватил его и замер, подняв над головой. Я стремительно вжался в стену. Заметить меня было невозможно – я был закрыт от рудокопа каменным выступом. Но я тоже не мог наблюдать за незнакомцем.
