Сергей Волков - Пастыри. Черные бабочки
– А ты потом жалеть не будешь?
– Не буду.
Девушка улыбнулась:
– Завтра, Илюша. Я все скажу тебе завтра...
Эпилог
Констебль, дежурящий на железнодорожной станции Фолькстоун, заметил этого человека издали. В толпе спешащих по своим совершенно неотложным делам пассажиров он выделялся, как выделяется калека в строю марширующих морских пехотинцев Ее Величества.
Экспрессами «Евростар» обычно пользовались два типа пассажиров: туристы с материка, все эти крикливые французы, пришибленные бельгийцы, деревянные немцы и любопытные итальянцы, а также «белые воротнички» из Сити, давно уяснившие, что скоростной поезд удобнее и в конечном итоге быстрее вечно задерживающихся самолетов.
Парень, одетый в свободную куртку и камуфлированную под «джанглс» армейскую кепи с длинным козырьком, не походил ни на туриста, ни на менеджера. По представлению констебля, вот так должны были выглядеть террористы из Ирландской республиканской армии, что десять лет назад взрывали в Лондоне бомбы, аккуратно извещая Скотланд-Ярд о месте и времени предстоящего взрыва.
Но эпоха ИРА давно канула в лету. Иные террористы ныне угрожали матушке Европе. Однако констебль все же расстегнул чехол с наручниками и ленивой, фланирующей походкой двинулся наперерез плывущей к автоматическим кассам кепи.
Застыв за спиной у странного пассажира, он через его плечо посмотрел, как парень, путаясь в кнопках, приобрел один билет до Кале, и разочарованно фыркнул.
Если бы билет оказался до Парижа или Брюсселя... А в Кале из Англии едут во основном любители недорогих во всех смыслах женских и мужских ласк – на материке законы по части торговли собой куда как либеральнее, нежели в Соединенном Королевстве...
...Вадим Завадский сунул билет в карман, украдкой глянул из-под козырька на наконец-то отставшего полицейского и поспешил в туалет – до отхода «Евростара» оставалось всего семь минут.
Запершись в кабинке, Вадим быстро сыпанул кокаин из аптекарского пузырька на ладонь, уткнулся носом в белый холмик и судорожно вдохнул. Оставшиеся крупинки пришлось слизнуть, и надоевший приторно-обволакивающий вкус едва не вызвал рвотный позыв.
Он знал, что с кокаином нужно обращаться осторожно, давая организму перерыв между принятием доз, но время поджимало. Промедли теперь уже бывший Наблюдающий Великого Круга хотя бы минуту – и его засекли бы никогда не знающие отдыха Следящие...
Завадский не думал о том, что будет дальше. У него имелось еще полпузырька порошка и твердое желание – убраться как можно дальше от Лондона, туманов, темпоскопа и Великого Круга.
Надев наушники, Вадим вошел в вагон, занял свое место и надавил кнопку «play». Еще перед отъездом из Москвы он скачал на свой МР-3 плейер полтора десятка дисков «Антологии русского рока».
В наушниках загрохотало. Случайная группа, случайная песня... Вадим закрыл глаза. «Евростар» рванулся с места, рельсы засвистели и, вторя им, молодым, ломким голосом запел Кинчев:
Идет волна! Держитесь стен.
Уйдите в тину, заройтесь в мох.
Идет волна! Гасите свет.
Зашторьте окна, завершите свой вздох...
Идет волна-а-а-а...
И это «а-а-а-а...» вместе с Вадимом унеслось в пятидесятикилометровый тоннель – навстречу полной неизвестности.
* * *Тревожно кликали во мраке дергачи. Раненым волком выл ветер. Куски грязно-белых облаков неслись по черному небу, и мутно-багровая Луна просвечивала сквозь них, точно кровоточащая рана через вату.
На Русинье пала тяжелая, обморочная ночь.
Меж темных сосен на высоком берегу Свитязя, вторя дергачам, перекликались полочанские догляды:
– Тыца?
– Вица!
– Сынь?
– Плынь!
По светящемуся в темноте пыльному проселку вдоль величаво почивающей реки шагал старик с котомкой за плечами. Просторная епанча скрывала его фигуру, войлочная вислополая шляпа – голову. Но несмотря на это, наблюдательный глаз сразу подметил бы, что старик в пути уже не первый и даже не десятый день.
И еще – что ему очень нужен отдых.
Раменная стража возникла перед путником, едва только он вошел под сень ночного леса.
– Стоя! Руцы до хорса! – придерживая лошадь, скомандовал большак раменников. Двое стражей, спешившись и закинув арбалеты за спину, принялись споро обыскивать старика.
– Званю баюнь! – прозвучало из темноты.
Путник замер. Сухие губы уже хотели вымолвить ставшими за две с лишним сотни лет привычные слова: «Я – эрри...»
Но какой он теперь эрри? Чей эрри?
И имя. Нет больше гордого и наводившего когда-то ужас на живущих и смертных имени,
что взял он себе по обычаю Пастырей своего, Третьего поколения.
Нет ничего. Он даже больше не Пастырь. Он – никто. Униженный и раздавленный каторжник. Разжалованный из властелинов мира в собаки-ищейки штрафник.
Старик заскрипел зубами, а перед глазами возникла навечно врезавшаяся в память картина:
...Пылают факелы. Надвинув капюшоны на глаза, застыли ровными рядами Пастыри. Внутренний Круг. Основа основ. Столпы мира.
Судья, эрри Актор, облаченный в строгую мантию цвета ночи, поднялся со своего места и торжественным, громовым голосом начал читать:
– Магнус Юрус Пасторс на основании всего услышанного, увиденного и доказанного постановил: бывшего Стоящего-у-Оси, бывшего эрри, лишенного имени, некогда именовавшего себя Основателем Нового пути, приговорить к...
– Толлеро! – перебил судью чей-то взволнованный голос. Подсудимый, сидевший с низко склоненной головой, сухо улыбнулся тонкими губами. Этот голос он узнал бы из миллиона. Голос своего собственного ученика. Голос иерарха Великого Круга. Голос эрри Орбиса Веруса.
– Почитаемый эррис! – торопливее обычного заговорил Поворачивающий Круг, поднявшийся со своего места. – Я воспользовался правом Толлеро, принадлежащим мне, и прервал процесс, дабы поделиться с вами некоторыми соображениями касательно судьбы подсудимого...
Говорил он долго. Бесшумно скользящие вдоль стен слуги трижды меняли факелы, а речь эрри Орбиса Веруса все длилась и длилась.
Он был лучшим учеником своего учителя. И он убедил Внутренний Круг. Пастыри проголосовали белыми камнями. «Слава Атису!» – вскричали они, когда эрри Актор огласил новый приговор.
После этого подсудимого увели из зала. Он шел мимо смотрящих в сторону Пастырей и слышал, как сидевший возле прохода эрри Вулпио вполголоса сказал своему соседу эрри Моллису:
– Рука руку моет!
