Сергей Волков - Пастыри. Черные бабочки
– Ура! – взвизгнул Митя, – наша победа!
Трояндичи, едва только их грозные противники оказались отброшены, тут же бросились к трем березам. Надо отдать должное их мертвому хозяину – он отлично вышколил своих бойцов, накрепко вбив в ребят, что дело нужно делать во что бы то ни стало...
И тогда из пелены иноизмерений появились те, кто командовал многорукими гвардейцами.
Четверка Пастырей, возникших на поле боя, действовала не менее быстро и слаженно, чем трояндичи. Двое поставили за спинами оставшихся в живых отступающих ноктопусов непреодолимую для разрывных пуль завесу. Остальные ударили по дирижаблю ослепительными, как сварка, огненными зарядами.
«Серебряный орел», взревев реактивными двигателями, начал уклоняться, уходя в сторону и одновременно набирая высоту.
– Эх! Все пропало! – Митя закусил губу, – неужели эти одолеют?!
Громыко матерился, Яна плакала. Илья обнял девушку, бросил взгляд на хищно раздувающего ноздри Торлецкого:
– Все, конец?
Ответ прозвучал, но вовсе не из уст бессмертного графа. С пронзительным визгом над дальним лесом пронеслось несколько неуловимых глазу теней, и там, где только что стояли монументальные в своем могуществе Пастыри и добравшиеся до хозяев ноктопусы, земля вдруг встала на дыбы, взрытая мощными взрывами.
– Ох, и не хрена себе! Это что, тяжелая артиллерия?! – вытаращился Громыко.
И вновь ответ сам обозначил себя – над Ивановой росстанью, над самым перекрестком, повис настолько удивительный летательный аппарат, что Илья только присвистнул, не в силах вымолвить ни слова.
Видимо, это был прямой потомок «Серебряного орла», но как же он отличался от своего прародителя!
Утюгообразный, многогорбый из-за надстроек ракетных комплексов и радарных сфер, снизу отягощенный наростами артиллерийских и пулеметных башен, толстый, словно раскормленный кашалот неимоверно гигантских размеров, дирижабль величественно плыл над раскисшей дорогой.
– «"Красный петух", стратосферный ракетно-артиллерийский комплекс», – прочитал Митя белые старославянские буквы на выпуклом коричневом боку дирижабля и повернул к Торлецкому восторженное лицо: – А такие бывают?
– Видимо, бывают, – улыбнулся граф.
– И видимо, их делают великие юмористы, – фыркнул Громыко и пояснил: – Это надо быть сильно уверенным в себе, чтобы назвать такую махину СРАК «Красный петух». Интересно, а как зовутся те, кто на нем служит? Сраковцы? Петуховцы? Петушники, лом им в дышло?
– Подозреваю, что у нас будет возможность узнать это довольно скоро, – Торлецкий кивнул в сторону снижающегося над усеянной воронками луговиной «Серебряного орла».
На высоте пятнадцати – двадцати метров дирижабль замер, отработал двигателями, развернувшись носом к лесу, и на землю опустилась круглая платформа.
Илья почувствовал, как Яна вздрогнула – на платформе ясно угадывался человек в кресле-каталке, сопровождаемый высокой женщиной в белом.
– О, какие люди! Никак сам господин Рыков, – дурацким голосом прокомментировал Громыко. – Прям как Ленин – живее всех живых! А что за Крупская с ним?
Тем временем женщина скатила коляску на землю и довольно легко, несмотря на грязь, принялась толкать ее по полю.
Трояндичи, окружив три березы, видимо, уже открыли незримую дверь, но отчего-то не спешили покинуть этот мир. «Серебряный орел» втянул в себя платформу и застыл в ожидании. Белая фигурка, толкающая кресло-коляску, медленно двигалась между воронками.
– Не иначе, герой наш калеченый ищет чего-то. – Громыко закурил и принялся оттирать грязь, налипшую на брюки.
– Он ищет марвелы, господа, – проскрипел Торлецкий. – И это вполне разумно – не оставлять врагу то, что может быть ему полезно. Однако почему не уходят наши гости? Чего они ждут?
– Похоже, уже не ждут, – пробормотал Илья, вглядываясь в верхушки трех берез. Голые ветки окутало странное мерцание, а потом вдруг – р-раз! – и над краем леса точно расшторили занавески, на которых были нарисованы серые, набрякшие влагой облака, и за ними отчетливо проглянуло звездное небо.
– Ого! – только и смог сказать выронивший сигарету Громыко.
Огромная вытянутая дыра все росла, как будто кто-то очень сильный внизу тянул ее края в разные стороны. Когда черный треугольник достиг высоты Останкинской башни, «Красный петух», бурой горой висевший поодаль, медленно и величественно проплыл над полем, проскользнул в чужую ночь и пропал.
Следом за ним не спеша двинулся и «Серебряный орел». На прощание с дирижабля выпустили алую ракету, и воздушный корабль канул во тьме.
– Э-э-э, товарищи дорогие! А шефа-то?! – Громыко в недоумении вытянул руку в сторону по-прежнему ползущей по вязкой глине коляски. – Шефа-то забыли! Или бросили?
Но оказалось – и не забыли, и не бросили. Видимо, отыскав все марвелы, Рыков скомандовал: «Все, шабаш!» Его спутница тут же связалась с кем-то по телефону или рации – с такого расстояния было не разобрать.
Бесшумно, точно акула из-за рифа, со стороны Бобылина возник у самой земли узкий и длинный серый сигарообразный аппарат и пронесся над завороженными сыскарями. На борту его ясно читалось два слова: «Черный ворон». Скользнув к двум замершим посреди поля фигуркам, аппарат буквально лег на брюхо, открыв в торце черный зев входа.
Выскочившие оттуда люди в камуфляже помогли женщине вкатить коляску с Рыковым внутрь. Откидной пандус поднялся, воздушное судно взмыло вверх и пропало во тьме рваной дыры, ведущей в иной мир.
– Что это было, Бэрримор? – жестяным голосом спросил Громыко.
Ему никто не ответил...
Последними с изрытой воронками и обожженной луговины ушли трояндичи. Проход за ними быстро закрылся, мерцание вокруг трех берез исчезло.
– Вот и все... – Митя поперхнулся словами.
Сыскари молчали, вглядываясь в нежно-сиреневую шерстку тальника у трех берез. Звенящая тишина окутала все вокруг, и казалось, что слышен легкий шорох, с которым плывут по быстро темнеющему небу рваные облака.
Илья достал сигарету, размял ее в пальцах, зачем-то понюхал – и выбросил под колеса «Транспортера». Потом повернулся, просто сказал:
– Янка, выходи за меня замуж.
И протянул ладонь, на которой лежало золотое колечко.
Все замерли.
Коваленкова сдула с глаз челку, двумя пальцами взяла кольцо и посмотрела сквозь него на Илью:
– А ты потом жалеть не будешь?
– Не буду.
Девушка улыбнулась:
– Завтра, Илюша. Я все скажу тебе завтра...
Эпилог
Констебль, дежурящий на железнодорожной станции Фолькстоун, заметил этого человека издали. В толпе спешащих по своим совершенно неотложным делам пассажиров он выделялся, как выделяется калека в строю марширующих морских пехотинцев Ее Величества.
