Ольга Погодина - Обитель духа
В словах была горечь. Илуге почувствовал обжигающий стыд – за свои собственные сомнения.
– Я не хотел, – пробормотал Илуге, снова притягивая ее к себе и принимаясь целовать. Ему сейчас совсем не хотелось разговаривать. – Просто так получилось…
– У тебя все… так получается…
Ее дыхание стало неровным, а пальцы принялись довольно умело освобождать его от одежды.
– Нас могут застать. – Его разум еще сопротивлялся, но пальцы, будто живущие сами по себе, тоже уже расстегнули ее кожушок, пробрались под рубашку, охватили упругие, наполнившие ладони груди с твердыми сосками.
Он услышал, как Нарьяна со свистом втянула в себя воздух.
– Мы быстро, – услышал он у уха ее нетерпеливый, прерывистый шепот, – сердце мое, мы быстро.
Глава 14
Бриллиантовые дороги
– Наступают Дни Мертвых, – аккуратно напомнил Горхону Цзонхав, Главный предсказатель. Ах да, необходимо составить князю гороскоп, он скоро вызовет его. Горхон скривился.
– Поручаю это тебе, – равнодушно сказал он. – Сделаешь основные вычисления и прогнозы, а я уже подгоню на вкус его высочества.
– Как прикажете. – Цзонхав едва скрывал радость от столь высокой чести. Дурак!
Сегодня Горхон был всем недоволен. Наступившая зима давала себя знать – к вечеру невыносимо ломило кости, а утро приходилось начинать с долгой разминки каждой мышцы, чтобы вернуть себе легкость движений, свойственную молодым. Видимо, снадобий и упражнений для продления молодости уже становится недостаточно. Одно успокаивало – его мужская сила еще ничуть не пошла на убыль: присланная в подарок девочка-рабыня оказалась способна его ублажить. Однако то, что случилось этим летом, и еще незадолго до этого, заставляло Верховного серьезно задуматься.
Недаром в древних трактатах написано, что до тех пор, пока мужчина способен оплодотворить женщину, его шу пребывает в гармонии, пять жидкостей его тела чисты, девять центров жизни отверсты, а нить жизни ведет в бесконечность. Бессилие – это то, что отделяет зрелость от старости. В его возрасте, если бы вокруг знали, сколько ему на самом деле лет, его бы считали стариком. Но Горхон на то и был главой могущественной школы Омман – школы, которую в первую очередь интересовало достижение физического бессмертия. Конечно, были на пути школы и глупости вроде снадобий с добавлением крови младенцев… Да кто их убивал, этих младенцев, нужно-то от силы двенадцать капель этой самой крови, – так нет, именем школы Омман до сих пор пугают детей, – мол, упырями бродят вокруг. Хотя, конечно, подобный мрачный ореол имеет свои плюсы, – к примеру, иной не в меру ретивый властитель трижды подумает, прежде чем предать их опале, как это случалось в недавней истории. Скажем, тот же почтенный Падварнапас, да будут духи к нему милостивы, взял и изгнал секту Хумм, – и чем, спрашивается, ему не угодили безобидные уроды?
Но есть вещи, которые не то что обывателю, и неофиту знать не положено. Скажем, о Бриллиантовых Дорогах. Этот путь не для всех, на него ступают лишь избранные. Горхон узнал о нем, лишь когда стал настоятелем, – хитрый старикан, его предшественник, до смертного одра хранил секретные рукописи.
Да… это путь избранных… Прочитав рукописи, а они были созданы, судя по всему, одним из подлинных воплощений Падме, Желтым Монахом, прославившимся тем, что разгадал секрет бессмертия и до ста тридцати лет доподлинно развлекался с певичками, Горхон понял, что у него находится только часть учения. И не большая часть. То есть кто-то владеет основными свитками. Это может быть один человек, может быть несколько. И как здесь, в Ургахе, так и за его пределами. Но Горхон собирался их найти. Все.
Теперь, восемь лет спустя, у него было сто восемнадцать из двухсот восьми свитков. Только из-за трех из них пару лет назад ему пришлось отправить на дно ущелья целый караван. Жизнь человеческая столь хрупка… Но эти три свитка дали ему кое-что. Во-первых, он излечился от мучившей его подагры, с помощью удивительно простого рецепта, включавшего в том числе корни барбариса, горное масло, печень марала и деготь с кривой березы. Во-вторых, он научился различать над человеком дыхание близкой смерти, а в-третьих, овладел искусством разговаривать с недавно умершими, еще не ушедшими далеко по пути ардо. Следует заметить, что недостающие свитки были, по-видимому, столь же интересны, так как на руках у Горхона целиком имелось только начало трактата, и первая половина в нем отводилась рассуждениям и морализаторству. Но хотя бы то, что он имел в руках, и содержавшиеся в первой части намеки были таковы, что за оставшуюся часть стоило убрать с дороги не один десяток людей.
И какие-то из них были здесь, в Ургахе. У него со временем начал вырабатываться некий странный, необъяснимый «нюх» на свитки, на принадлежащий только им магический «запах», когда их начинают использовать. Именно так он выследил три свитка в том караване – глупый лекарь, у которого они хранились, решился полечить подагру у своего хозяина, занемогшего на полпути. Какое-то время назад, в одну из ночей, он снова почувствовал этот неуловимый сладковатый запах, похожий на запах старой воды. Он проснулся, почувствовав, как запах заполняет ему ноздри и щекочет небо. «Возьми меня». Горхон лежал неподвижно, напрягая все чувства, как собака, выслеживающая дичь. Запах продлился ровно настолько, чтобы стать осязаемым… И исчез. Тот, кто воспользовался магией Желтого Монаха, прекратил делать это. Горхон опоздал.
С тех пор он цепче вглядывался в лица окружающих его людей: где-то здесь, в Ургахе, есть кто-то, владеющий драгоценностью, равной которой нет в подлунном мире.
Он всегда был таким. Цепким. В монастырь он попал путями, не имеющими ничего общего с набожностью. Просто его отец, будучи пастухом горных быков на склонах Синих Гор, трезво рассудил, что не сможет прокормить семью, в которой шестеро детей и ожидается седьмой. А потому он выбрал из кучи грязных, чумазых мальчуганов самого младшего – того, который позднее всех станет на ноги и начнет оказывать помощь, – посадил его в мешок из ячьей шкуры мехом внутрь и пустился в путь по одному ему известным тропам. Горхону было четыре года, когда он вместе с отцом пересек перевал Лхабра-Нам, о котором говорили, что там живет горный великан и собирает кровавую дань, – столько там было невозвратившихся путников.
Они спустились в долину, где стоял небольшой ургашский городок Боорце. Родственники посоветовали худому, оборванному горцу отнести ребенка в монастырь школы Омман. Там он выложил всю имевшуюся у него плату за обучение сына – четыре ячьих шкуры, – и ребенка приняли.
