Дмитрий Щербинин - Пронзающие небо
Алёша испытывал тот пьянящий, безумный восторг, который сродни был восторгу Ярославу. Хотя у него не было тела, он испытывал жар битвы, он пылал всё сильнее и сильнее – только вот свет этот становился всё более зловещим, кровавым. Был прилив ярости, и в этом приливе он ощущал в себе такие силы, что, казалось ему, сможет и всех чудищ одолеть, и прямо сейчас же ветры оседлать, да и пронестись над всей землею в чертоги Снежной Колдуньи, вырвать у неё свои сны… Конечно же это было безумием, и Алёша поплатился…
Юноша и не заметил, что свет от него исходящий не так уж и пугает чудищ, что они начинают подыматься, и скрежещут что–то в ярости; не заметил он и громадной тени, которая вырисовывалась в клубящемся возле ворот в подземное царство плотном мареве – когда же заметил, то было уже поздно. Марево то было сорвано, и предстала фигура истукана, не меньше пятнадцати метров высотою.
– Господин! – взвыли чудища, и вновь попадали на колени. – Заговор! Защити нас!..
К Алёше протянулась громадная ручища, и вдруг он почувствовал, что хоть и бестелесный он дух, а всё же не может двигаться, что скован и полностью умещается в каменной ладони. Он чувствовал и боль – такую боль, словно тело его со страшной силой сдавливали, и вот–вот должны были поломаться кости – Алёша едва сдержал крик, и всё смотрел на это могучего великана. Он был похож на выделанную неумелыми руками, грубую статую; были и руки и ноги, и борода, и что–то обозначающее одежду, был и рот, и немигающие, выпученные глазищи – но всё, хоть и подвижное – чуждое жизни, чуждое гармонии, похожее на кошмарный сон. При этом великан не был единым телом – он был сцеплен из громадного количества драгоценных камней, и в их глубинах сиял испепеляющий пламень земных недр – был этот пламень таким горячим, что, когда великан говорил – вместе со словами вырывались огненные клубы, и, касаясь камней, накаляли их добела, некоторые камни не выдерживали, лопались:
– А–а–а – знаю! – загремел под сводами глас исполина. – Это тот у кого Снежная Колдунья забрала никчемные сны!.. Вместе со своей подругой он может быть силён, но, когда один – нет – он слишком быстро распаляется! Он уже не страшен нам!..
– Но как же праздник?! Лодка ведь уплыла! – запричитали жалобные голоса.
– Все виновные будут наказаны, и первым – Перевозчик. Мне всё про него известно! А что касается тебя… – тут громадный, мертвенно переливающийся многочисленными раскалёнными оттенками глаз оказался прямо перед Алёшей. – Мог бы я конечно тебя поглотить, и поварился бы ты в моём желудке, но нет и нет – есть для тебя наказание куда пострашнее . – и торжественно грохнул. – Зеркальное Поле!!!
– О–о, как это справедливо! Как это мудро!
Великан уже развернулся, чтобы уносить Алёшу в глубины подземного царства, как чудища заголосили сотнями разных голосов:
– А как же лодка?! Как же праздник?!..
Ах, да! – великан уставился в марево над водами, и тут с пронзительным свистом стал вбирать в себя воздух – менее чем через минуту вылетела лодка, но, как с некоторым облегчением заметил Алёша, уже без Ярослава.
Великан нёс Алёшу в сумраке, и при каждом его шаге всё вокруг сотрясалось, грохотало; время от времени, в огненно–кровяных отблесках проступали покрытые острыми выступами стены, откуда–то свешивались, позванивали цепи; иногда какие–то мрачные, издающие болезненные стенания, бесформенные тени проносились в воздухе… Но окружающее Алёша едва замечал – он был поглощён словами исполина:
– Я знаю – ты надеешься, что вот–вот будешь разбужен и освободишься от меня. Нет – зря надеешься. Знай, что как только твой дух был схвачен моей ладонью, порвалась связь с тем телом.
– Выпустите! Выпустите меня!!! Вы не смеете!
– Ха–ха–ха! Ярись, ярись – мне это только на пользу, ведь вместе с яростью убывают и твои силы! А Олю ты больше не увидишь! Никогда! Скоро ты потеряешь рассудок! Запомни мои слова – безумным, сломленным, жалким, озлобленным, опустошённым от зачатков прежних чувств ты приползёшь ко мне на колени! Твой дух будет мёрзнуть, и ты будешь молить, чтобы я дал тебе плоть! И я тебе дам – ты станешь упырём, в безлунные ночи, ты, для всех ненавистный, будешь прокрадываться в деревни, и воровать малых детей, чтобы насладиться их кровью, и ты будешь рад этой судьбе, ты будешь благодарить меня! Преданный раб!..
– Нет – Оля не допустит!!! – Алёша закричал это уже в отчаянье.
– А кто она такая, эта Оля? Что она сможет сделать против Снежной Колдуньи?! Знаешь ли ты, что сегодня особый праздник, что сегодня, по случаю вашей поимки, сама она, повелительница северных ветров, посетит избу Яги. И что же твоя Оля?! Ха–ха! Оборвётся её земная дорожка!..
– Нет! Нет!! Нет!!!
Великан говорил ещё какие–то слова, насмехался над ним, и всё нёс, нёс куда–то – по громадным ступеням спускался в веющие жаром недра. А потом остановился возле проржавелых дверей, который были такими массивными, что, должно быть, и десять здоровых людей не смогли бы их приоткрыть; однако великан без всякого труда распахнул створки – напоследок он проговорил ещё что–то, но створки издали такой оглушительный грохот, что Алёша не разобрал ни слова – потом почувствовал, что летит, падает… Сильнейший удар… Юноша почувствовал под собою гладкую поверхность, попытался подняться, но тут хлынула тьма…
* * *
Старец Дубрав чувствовал беду, которая нависла над Алёшей и Олей. Более того – он осознавал, что, если не приложит все силы, то может никогда их не увидеть. Потому, выехав из Дубграда, он довольно долго гнал коня; останавливался он только на краткие мгновенья, чтобы расспросить у немногочисленных встречных, не видели ли они юношу и юношу, на коне – те узнавали его (вот уж воистину удивительная слава для человека, прожившего многие годы в лесных глубинах), они изумлялись, начинали расспрашивать, что и как, однако он хмурил брови, и говорил нетерпеливо:
– Некогда, некогда сейчас об этом. Вы только скажите – видели?
Те, конечно с ним не спорили, и отвечали, что – да, видели, и, конечно ж запомнили, ибо неслись они на знаменитом вороном скакуне Соловья.
Сгущалась тьма, и вот взошёл необычайно большой, бордово–сияющий Лунный лик …
Ещё два часа предстояло Дубраву скакать, пока он не достиг той деревеньки, которую последней проезжали Алёша и Оля. Он был единственным всадником мчащимся в этом мраке, по Янтарному тракту, и злые духи с жадностью набросились на эту добычу, ещё и грызли меж собою – не могли поделить, кому он достанется. А Дубрав шептал заклятья; он бросал в них чудесные, хранящие благоухание весны коренья и призраки с яростными, испуганными воплями разлетались, но тут же, впрочем слетались обратно – вновь, скрежеща своими призрачными (но от того не менее опасными нежели настоящие) клыками – кидались на него, и вновь всё повторялось. Истомлённый долгим бегом, конь в ужасе хрипел, и верно давно бы уж бросился куда–нибудь в сторону – бежал бы ничего не видя, пока не налетел бы на волчьи клыки; но ласковыми, светлыми словами Дубрав успокаивал его…
