Барбара Хэмбли - Башня Тишины
– Подобно принцу, я боюсь многих вещей. Понимаешь, большую часть жизни я провел в страхе. Меня постоянно преследовал человек, которого все считали умершим.
Наконец он спрыгнул с подоконника, Джоанна последовала его примеру. Девушка направилась к двери, Антриг пошел провожать ее; блуждающий огонек медленно поплыл вслед за ними. В дверях Джоанна остановилась и пристально посмотрела в глаза этому человеку, у которого, как она поняла, было много причин бояться ее, потому-то он так старательно ее избегал. Однако тогда по-прежнему оставалось загадкой, для чего он все это время с такой самоотверженностью выручал ее из всяких затруднительных положений?
– Мне все-таки кажется, что здесь есть несомненная связь, – в раздумье заметила девушка, – связь между потерей всеми жизненных и волшебных сил и этими чудовищами, между смертью Нарвала, исчезновением архимага и моим похищением. Но это только вершина подводной горы, все остальное не видно. Я понимаю, что ты попытаешься хоть что-то выудить из изучения всех этих игрушек Нарвала. Хотя для меня они не представляют ничего загадочного – это самый простой набор для получения электрического тока. Но скажи мне честно, что ты хочешь найти при осмотре комнат императора?
– Возможно, подтверждение теории, которая начинает выстраиваться в моей голове из разрозненных фактов, – сказал экс-кудесник, облокачиваясь на дверь, – и, возможно, ответ на давно мучающий меня вопрос. Но это только при самом лучшем раскладе.
Не ожидая ответа, она машинально спросила:
– Что это за вопрос?
После минутного колебания, Антриг, видимо, пришел к какому-то окончательному решению.
– Почему это им вдруг понадобилось объявить его сумасшедшим и держать тут, вместо того, чтобы просто убить, – полушутя полусерьезно сказал он.
В два часа ночи снова начало сильно сказываться истощение. Джоанна металась во сне, ее воспаленному рассудку представлялась старая Минхирдин с ее неразлучными друзьями-тараканами. Так продолжалось до самого рассвета.
Глава 16
– Они сказали, что это было просто решение суда, – глаза принца-регента возбужденно мерцали на бледном лице. Он возлежал на кушетке; напротив, на обитом бежевом бархатом диване, сидели мужчина и женщина. Истощение жизненной энергии повлияло на Фароса просто катастрофически. Он, казалось, обмяк и даже на проявление страха у него больше не осталось сил. Накрашенные губы регента едва шевелились: – Говорят, причина – его симпатия к кудесникам.
– Я что-то не припоминаю, чтобы на суде твой папаша проявлял ко мне излишнюю симпатию, – буркнул Антриг, – ведь выдвигалось столько заманчивых проектов решения моей дальнейшей участи: и повешение, и четвертование, и утопление, и сбрасывание с башни. Но потом у меня все-таки чудом появился шанс на спасение.
Кстати, расскажи мне, как это все произошло?
– Если бы я знал, – покачал головой принц. – Как-то по утру он проснулся таким.
Это произошло четыре года назад. Он… – И регент, всхлипнув, вытащил из-под кружевной манжеты черный шелковый носовой платок. – Эта внезапная перемена поразила всех. Мы знать не знали, что это такое и как долго это будет продолжаться. Конечно, мы и сейчас этого не знаем, но тогда, поначалу, все решили, что это временное затмение, что долго оно не продлится. Он боролся – даже пытался разговаривать. Но говорить могли только его глаза. Поначалу он узнавал всех. Во всяком случае, когда я стоял возле него, выражение его лица было вполне осмысленным. А теперь… – Тут, встав с кушетки, принц подошел к стене и выглянул в окно, во взлелеянный беспрестанными хлопотами десятков садовников дворцовый сад. Затем, обернувшись, регент нехотя сказал, при этом почему-то останавливая свой взгляд на Джоанне: – Когда вы увидите его, то ни на секунду не забывайте, что он больной человек.
Девушка поняла, что сейчас регент едва подавил в себе желание выразить отвращение. Она подумала, действительно ли этот человек искренне сочувствует своему отцу, или же он просто считает его давно надоевшей обузой – так обычно знакомых предупреждают о том, что у соседей есть злая собака, что она, возможно, даже бешеная, и потому ее надо опасаться. И девушка вдруг испытала некое подобие жалости к этому напомаженному и надушенному принцу с его нестандартными вкусами и склонностями.
– А кто были те волшебники, которые имели доступ в его покои? – деловым тоном поинтересовался Антриг. – К примеру, кто мог пробраться в его спальню?
– Никто, – неожиданно быстро возразил регент, – впрочем, при желании туда можно было войти, стоило только пробраться во дворец. Взять хоть Розамунду Кентакр – отец однажды просто силком затащил ее во дворец, для того чтобы отговорить ее клясться в верности Совету Кудесников. Или вот взять Тирле…
– А Минхирдин?
– Эта старая карга? – недовольно сморщился Фарос. – Вообще-то отец интересовался волшебством, то есть теми, кто практиковал его, а не теми, кто мог потенциально это сделать. Конечно, члены Совета приходили – к примеру, тот же Солтерис. Потом госпожа Розамунда, Нандихэрроу, Идрикс, Винтел Симм, ты ведь тоже бывал, вспомни.
– Ну, насчет меня не так все просто, – резко сказал чародей. – Конечно, когда меня избрали в Совет, я согласно правилам должен был быть представлен императору. Но, как я уже заметил, ко мне он относился не слишком тепло, – тут Антриг слегка нахмурился, – а во время бунтов в Меллидэйне я чувствовал, что за мной следят. Конечно, его тоже можно понять. Но я все равно не понимал – почему же именно я? Ведь мы были с ним почти незнакомы, так что оснований для этого должно было бы быть не слишком много.
– А тебе не доводилось знать его прежде? – начал Фарос, но потом остановился. – Нет, конечно же, у тебя не было такой возможности? Ты же тогда ходил в учениках у Сураклина. А может, в этом и кроется причина? – Принц позволил себе улыбнуться, видя, как солнце позолотило верхушки деревьев в саду. Сразу защебетали птицы. Трудно было поверить в то, что за стенами сада начинаются серые угрюмые кварталы, прокопченные дымом из труб многочисленных мануфактур, утопающие в грязи и отбросах, когда тут такая идиллия.
Тут лицо Фароса вновь помрачнело. Он продолжал:
– До того отец вовсе не страдал помешательством. Не было никаких признаков. А потом он съездил с архимагом в Кимил. И после этого все началось. Ужасно.
– Он, быть может, изменился потому, что увидел нечто необычное в Цитадели Сураклина, – тут же продолжил Антриг, – ведь было бы странно, если бы он ничего там не заметил.
– Пожалуй, – интонации регента стали и вовсе почти замогильными. – Иногда он начинал заговаривать об увиденном. Бормотал что-то о том, что Сураклин держит в темноте подземелий, за толстыми стенами… Нечто такое, что Сураклин то ли выращивал, то ли вызывал к жизни при помощи заклятий. Отец даже говорил, что Сураклин вскармливает это кровью, которую берет из собственных вен.
